Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

Фрадкин вошел в штабную землянку как старый знакомый. Я невероятно удивился. Дело в том, что в первый год войны величайшей редкостью было возвращение из госпиталя в свою часть. В ту пору положение менялось так стремительно, все находилось в таком беспрестанном движении, что часть, в которой служил вчера, невозможно было найти сегодня, не то что месяц спустя.

Я имел в своем распоряжении немного времени и смог побеседовать с Фрадкиным. Он подробнейшим образом рассказал мне все, что с ним произошло после ранения.

Мне все более нравился этот своеобразный человек. Было в нем что-то, вызывающее глубокое доверие и сочувствие. Все, что он говорил или делал, было так искренне, непосредственно, что зачастую, несмотря на наивность его слов или поступков, человек бывал обезоружен его искренностью и простодушием.

После второго ранения я уже не мог направить Фрадкина на батарею. Он не годился теперь ни заряжающим, ни наводчиком. Заряжающий должен все время быть на ногах, а Фрадкину это теперь было не по силам. Поэтому я отправил его в хозчасть дивизиона.

В тот день Фрадкин не выходил у меня из головы. Что бы я ни делал, все время я думал о нем.

Особенно запомнились мне его слова: «Я хочу смотреть прямо в цель», «Евреи должны научиться собственноручно стрелять по врагам из пушек».

Вероятно, какие-то человеческие предрассудки мы воспринимаем до того, как начинаем накапливать собственный опыт. Ведь человек проникается всевозможными представлениями от самой колыбели.

И мне невольно вспомнилось мое детство, та счастливая пора, когда я, подросток, жил в одном из стариннейших сел Карталинии….

Это было в начале тридцатых годов. Колхозу села Нацихари шел седьмой месяц от роду.

Наша семья жила тогда в Нацихари, так как отец еще в восемнадцатом году переселился в деревню и работал сперва в земотделе, а потом агрономом колхоза.

В один из жарких летних дней председатель колхоза Георгий Сескелашвили, по прозвищу Злой Георгий, собрал сельских ребятишек (среди них был, конечно, и я) и, обращаясь к нам, как ко взрослым, сказал:

— Чем день-деньской носиться без дела и гонять мяч, лучше бы вы помогли колхозу.

— Чем же мы можем помочь? Мы ведь еще маленькие, недоросли? — вкрадчивым тоном возразил самый смелый из нас, чернявый Лада.

— Будь ты недоросль, не был бы таким языкастым, ишь, какие ответы дает!

Мы рты поразевали, так нам понравились слова председателя. Видать, не зря о Георгии говорили, что он человек башковитый и сметливый.

Председатель тем временем удобно уселся на траве, достав из кармана табачный кисет. Ребята устроились вокруг него, а он задымил своей трубкой и сказал:

— Небось знаете, что колхоз обобществил скот?

— Знаем, — дружно подтвердили мы.

— Скот — это хорошо, только скоту еще корм нужен. Скот-то нам привели, а корм не принесли, ага! Корм себе оставили. Нате вам, принимайте скотину, и шут с вами, как хотите, так и кормите, мол. А колхозу откуда взять корм? Запасов у нас никаких, в долг никто не дает…

— Об этом, брат, раньше думать надо было, — как взрослый, солидно проговорил Лада и оглядел нас. Видно, эту фразу он не раз слышал дома от старших.

— Слушай, ты, сосунок, ты со мной отцовскими словами не разговаривай, не то усажу и тебя, и твоего паралитика отца задом наперед на осла и отвезу в Гори! По всему видать, ты такой же враг растешь, как и твой отец! — вспылил Георгий.

Все знали, что значило «отвезти в Гори»: тогда Гори был центром уезда, и все находилось там — и ЧК, и милиция, и прокуратура, и суд…

— Скажи нам, дядя Георгий, что делать, может быть, мы и сумеем помочь, — с необычным спокойствием и степенностью проговорил Кола Баблидзе, стремясь отвести от друга гнев председателя.

Бывший солдат Георгий имел в деревне славу строгого человека. Его все боялись.

— Вон там, возле семи саженцев, где раньше гумна были, валяется солома. Старых владельцев этих земель мы раскулачили и выселили из села. Теперь эта солома принадлежит колхозу, У нас простаивают без дела две арбы. Забирайте их, перевезите солому да в стог уложите возле хлева.

— А волы? — спросил кто-то.

— Еще чего захотел! Может, шарабан тебе подать? Будь у меня волы, я бы вас не просил!

— Да как же мы тогда на арбах повезем сено? — недоуменно проговорил Лада.

— «Как, как»! Впрягайтесь сами, и весь сказ!

— А-а?! — вырвался у ребят возглас удивления.

— Мы ведь не яремная скотина, чтобы в арбу впрягаться! — с неудовольствием проговорил Кола.

— Чему вы удивляетесь? — развел руками председатель. — И что в этом обидного? Вас тут голов сорок наберется, неужто одну арбу не осилите? Накладывайте столько соломы, сколько сможете везти. Мы этой соломой не можем воспользоваться, больно далеко таскать ее надо, и людей нет для этого. А скот голодает. Завтра же приступайте к работе. Если в день хотя бы две арбы перевезете, и то дело для таких дармоедов, как вы, и это уже помощь колхозу.

Председатель легонько стеганул кнутом по голенищу сапога и улыбнулся нам, но глаза его не улыбались, Потом сел на своего сивого иноходца и поскакал к селу.

Перевозка соломы всех очень увлекла.

За день мы перевозили две-три арбы.

С веселыми криками и визгом впрягались мы в арбу и волокли ее через всю деревню. Четверо-пятеро здоровенных ребят брались за одну сторону деревянного ярма, столько же — за другую и, налегая изо всей силы грудью, тащили арбу, а остальные толкали ее сзади и с боков. Благо, дорога была ровная, без подъемов и спусков, и арба, поскрипывая, медленно катилась по ней.

Те годы были очень тяжелыми. Все подростки помогали родителям, трудились вместе со взрослыми. На игры и забавы времени не оставалось. И мои сверстники невольно походили на умудренных жизнью зрелых мужчин.

Новое занятие — перевозка соломы к колхозным хлевам — пришлось нам на руку: по всей деревне прошел слух, что ребята помогают колхозу, и из страха перед председателем, по чьему повелению это делалось, никто из родителей не осмеливался препятствовать нам в наших занятиях. Боялись, чтобы председатель не расценил такое поведение как вражеский выпад, а Злой Георгий все, что ему не нравилось, именно под это и подводил.

А для нас настал настоящий праздник: с утра до вечера мы валялись на зеленом лугу на берегу Куры, гоняли мяч, купались, прыгали в воду вниз головой, соревновались в нырянии и плыли по течению, чтобы вернуться обратно пешком по мягкому прибрежному песку и снова броситься в воду, отдаваясь во власть быстро бегущих волн.

Нам совсем нетрудно было дважды нагрузить соломой арбу и дважды катить ее по ровной дороге к хлевам. Но мы хитрили: в то время, как большинство из нас купалось или загорало на жгучем солнце, два-три парня нагружали арбу соломой, чтобы, если нас кто-нибудь и увидал бы, не обвинил бы в безделье и праздности.