Рудольф Бершадский - Смерть считать недействительной [Сборник]

К ночи монастырский городок уже остался у нас в тылу.

Но гитлеровцев из него вышибить не сумели. С наступлением темноты, укрытые за его стенами, они методически начали зажигать дом за домом, чтобы осветить наш авангард, пробившийся вперед, и отрезать его огнем от подкреплений. Хватит ли авангарду сил устоять против контратак, не получая подкреплений? Момент был тревожный.

Тут Дьяконов принял очень смелое решение: не задерживаясь на подавлении остающихся в тылу вражеских цитаделей, двигаться дальше. Блокированными гарнизонами отдельных гитлеровских опорных пунктов займутся другие отряды.

Неприятельская оборона рассекалась таким маневром на предельно мелкие и совершенно изолированные куски.

Дьяконов был уверен в безграничной отваге всех, кого он посылал в бой: без этого он не мог бы принять такое решение.

Однако искусство командира не только в том, чтобы найти выгодное решение. Так же неотъемлемо в это трудное искусство входит и организация боя и умение провести свое решение и жизнь, несмотря на тысячи неожиданных препятствий. А они непременно возникают в бою.

Красный карандаш Дьяконова, победно заштриховывавший каждый новый дом на карте, остановился перед белым пятном монастырского городка, обведенным жирной черной линией стен, и сломался.

Артиллеристы доносили: «Ведем огонь без перерыва, но монастырь продолжает жить». Пробовали пробиться саперы, чтобы заложить взрывчатку, — не смогли. Минометчики дали залповый огонь по монастырю с такой точностью, что, казалось, не было отдельных разрывов, сплошная стена дыма встала на месте монастыря, — и все-таки он продолжал сопротивление.

Тогда Дьяконов позвонил командиру артполка Пономареву:

— Товарищ майор, я возлагал на вас самые большие надежды. Почему у вас нет успеха? Надо выдвинуть орудия еще ближе.

— Это невозможно, товарищ полковник!

— Потому-то я и поручаю это вам.

На наблюдательном пункте установилась полная тишина.

— Кстати, пошлите туда Кубанова…

Кого? Сколько раз Дьяконов запрещал по телефону: «Кубанова хотите посылать? Не надо. Горяч, голову себе свернет». А сейчас сам подсказывает: Кубанова. И даже добавляет:

— И передайте ему, что это я посоветовал его назначить. И приказал ему, чтобы он каждые полчаса доносил о своих действиях вне зависимости от результата.

Дьяконов кладет трубку и несколько секунд сидит без движения, устремив взгляд на карту с незаштрихованным пятном городка. Пожалуй, ни к кому в дивизии он не относится так душевно, как к Кубанову. Неужели он послал артиллериста на смерть?

Нет, если кто и сможет сделать там свое дело и остаться в живых, так это только Кубанов!

А Кириченко, заместитель Дьяконова по политической части, не слезает в это время с другого телефона — названивает замполитам:

— Немедленно расскажите людям, штурмующим городок, об успехах нашей дивизии, дивизии Кроника и эстонцев. Вот вам последние данные: уже заняты кварталы такие-то и такие-то. Это работа части Чеснокова. Противотанковый дивизион уничтожил одиннадцать танков. Эстонцы ждут только нас! Передаю приказ: командир дивизии наградил у вас орденом Красной Звезды таких-то… Медалью «За отвагу» — таких-то… Записали? Он собирается вручать награды лично. Но предупредите: вручать награды будет только в городке! Ясно?

…Монастырский городок должен пасть. В руках Дьяконова все нити управления. Их нельзя выпускать ни на секунду. А между тем как его тянет побывать на поле боя самому!

Нельзя! Сиди в блиндаже и завидуй рядовому солдату!

Дьяконов никак не может привыкнуть к тому, что он уже очень большой начальник. И когда обнаглевший транспортный самолет с черным крестом, обведенным белыми полосками, взвывает, вывалившись из тумана к самому НП командира дивизии (фашист спасается от наших зениток и идет так низко, что под стеклянным колпаком — видно даже лицо стрелка-радиста), Дьяконов не выдерживает и хватается за автомат…

Впрочем, тут же Кириченко — шарообразный Кириченко, который, несмотря на это, подвижен, как бывают подвижны иной раз только очень полные люди, — опережает Дьяконова. Он властно кладет ему руку на плечо:

— Сиди, полковник! Я сам пальну.

Дьяконов молча подчиняется. Замполит прав: его доля — организовывать бой. Насколько это труднее, чем идти в атаку самому!

На монастырский городок, в подмогу артиллеристам Крашенинникова, были направлены артиллеристы Кубанова и Вахрамеева, пулеметчики бросили на штурм городка новые расчеты, к валящимся от усталости пехотинцам капитана Махоркина подошли бойцы капитана Баржаных…

Из уст в уста переходил рассказ о подвиге старшего сержанта Ломакина — однофамильца героического командира батареи и тоже героя.

Этот Ломакин — орудийный мастер. Едва отбили у немцев тяжелую гаубицу, Ломакин немедленно, под огнем противника, исправил ее и сам же открыл из нее огонь. А когда к нему явился специально выделенный для этой пушки расчет, отрапортовал:

— Опробована! Чиним, паяем, прием заказов продолжается!

Так что, Ломакин — главный герой последнего натиска, сломившего сопротивление гитлеровцев в городке? Да, он хороший, находчивый, отважный мастер. Очень удачно, кстати, что в нужный момент он оказался именно там, где в нем была наибольшая нужда.

Но это же не случайность! Не предусмотри командование, что ремонтную мастерскую надо направить непосредственно на передовые, Ломакина не было бы под монастырским городком.

Или, может быть, повар Ходченко решил основную задачу?

В деревянном домишке перед городком засели вражеские пулеметчики. Они не давали возможности выкатить орудия на открытую позицию, а без помощи орудий нельзя было продолбить бреши в полутораметровых стенах. По плану командования в эти бреши должны были ворваться пехотинцы и саперы и довершить истребление несдающегося гарнизона гранатами и взрывчаткой.

Пулеметчиков из деревянного домишка выкурил Ходченко.

В ночь штурма, когда другие брали квартал за кварталом, он чистил картошку. Он колдовал над котлом всю ночь. Щи тоже могут быть приготовлены вдохновенно! Он не прилег ни на минуту и не нашел времени даже поесть — это повар-то!

Но когда он доставил свой четырехколесный ресторан на место, вдруг оказалось, что никто не рад аппетитному запаху, никто не отвязывает котелка от вещевого мешка…

Ходченко расстроился так, как никогда в жизни. Понуро разыскал укрытие для своей кухни, понуро пошел по батарее: надо же, в конце концов, повару дознаться, почему его подшефные потеряли аппетит.

Ему указали на дом с гитлеровскими пулеметчиками, который никак не могла разбить артиллерия и не удавалось также закидать гранатами: для этого он стоял чересчур далеко.