Эдуард Хруцкий - Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

— А в чём, собственно, дело? — спросил Андрей.

— Старший лейтенант Кайманов распорядился, чтобы старшина Галиев пока что со двора своего дома никуда не выходил.

Гамеза явно не собирался ничего больше объяснять. Самохин, гадая, что могло случиться с Галиевым за двое суток, отправился к старшине.

Открыв калитку, Андрей пересёк небольшой дворик, огороженный высоким дувалом, постучал в дверь. Отозвался ему из-за двери сам хозяин, который, словно нарочно, оказался в сенях при входе старшего политрука. Самохин вошел в дом и, честно говоря, не сразу узнал старшину. Амир Галиев, великий аккуратист, образец чистоплотности и подтянутости, казалось, целый месяц не только не ходил в баню, но и не умывался. От него так разило смесью лошадиного пота с полынным дымом, как будто он всю жизнь провёл в безводной степи или в горах у костра. Одет был Галиев в какие-то пыльные, выгоревшие на солнце, измаранные в глине штаны, такую же рубаху. Давно не стриженные космы (парик, что ли?) спускались на шею и виски. Руки у него были такие же грязные и закопченные, как и лицо. Под ногтями — траурная кайма.

— Что с вами, старшина? — только и спросил Самохин.

— Был старшина, весь вышел, — довольно мрачно ответил Галиев. Он брезгливо сморщился, так ему противен был собственный вид.

— А что произошло?

Амир вздохнул. Видно было, что он действительно страдал, стоически переживая новое положение. Он оправил было рубаху, привычным движением разогнав назад складки, но тут же, спохватившись, с досадой махнул рукой:

— Яков Григорьевич придумал. Терзает. Забудь, говорит, Амир, что ты кадровый пограничник. Ты — степняк, житель гор и пустынь, проводник нарушителей и контрабандистов, самая тёмная личность. Что ты, говорит, ходишь строевым. Походка у тебя должна быть, как у шакала, вороватая, с оглядкой… Стричься и умываться не смей! Вторые сутки меня, как селёдку, полынным дымом коптит, ещё и нюхает, так ли я пахну? Когда буду, говорит, тебя за десять метров против ветра по запаху узнавать, вот тогда, значит, довел до кондиции. Так и живу: Фаиза в комнату не пускает, в коридоре ночую…

— Ну что же, старшина, — засмеявшись, сказал Самохин, — служба иной раз и не такие жертвы, требует. Артистом быть — дело не простое.

— Яков Григорьевич так же говорит. Но от этого-то не легче!

Амир был настолько поглощен своей новой задачей, что у него как будто поубавилось обычной подозрительности. Выглядел он не столько строгим, сколько обиженным. Может быть, таким он лишь казался Андрею в своем новом, необычном для него виде.

— Я вижу, — сказал Самохин, — вы готовы и внешне и внутренне к выполнению задания?

— Готов, товарищ старший политрук.

— Ичана проинструктировали? Верите ему?

— Нельзя не верить. Ичан — наш человек…

Ичан прислушался, осмотрелся. Привыкнув ночами пасти отару, он отлично ориентировался в темноте. Важно было, чтобы не помешала какая-нибудь случайность. Можно все очень хорошо продумать, а попадется на пути запоздалый дехканин, поднимет крик, пиши пропало.

Всё было тихо. На фоне звёздного неба светлеющими в сумраке пятнами выделялись строения комендатуры. В углу двора, примыкая двумя стенами к глинобитному дувалу, — мазанка с зарешеченными окнами. Там Дурсун, и сейчас Ичан будет её «спасать». Чем ещё закончится это «спасение»? Но азарт охотника уже подзуживал Ичана. Временами ему казалось, что он не по заданию геок-папак проводит операцию, а в самом деле спасает свою возлюбленную, чтобы потом увезти ее на быстрых ахалтекинцах в прекрасные края. Ичан никому не признался, даже самому себе, почему его не надо было уговаривать идти спасать Дурсун. Ничего, что она вдова и у неё двое детей. Ичан тоже не так уж молод, а Дурсун — женщина при всех статях… Эх и промчит Ичан красавицу Дурсун на ахалтекинцах!

У дороги в тени чинар ждёт Аймамед Новрузов…

Ичан ещё раз внимательно прислушался, посмотрел на звёзды. Часов у него не было, но время по ручке ковша Большой Медведицы он определял точно. Вот-вот должен был раздаться сигнал. Но всё же, как он ни прислушивался, а сигнал раздался неожиданно и совсем не с той стороны, с какой он его ждал. По ту сторону границы послышалась отдалённая стрельба, о которой и речи не было, когда договаривались со старшим лейтенантом. В комендатуре раздались телефонные звонки, отрывистые команды. Во дворе поднялась беготня, спустя минуту не меньше взвода верховых вымахнуло галопом за ворота. В ночной тишине звонко отдавался топот копыт. Заурчала мотором машина, захлопали двери. Кто-то громким голосом подавал команды по телефону. Ичан понял: это уже не инсценировка, а настоящая тревога. Что же там стряслось? А может быть, и к лучшему? Когда он встретится с Хейдаром и будет рассказывать, как удалось бежать, ему скорей поверят: за кордоном такой шум сделали, что уж пограничники обязательно должны были услышать… Ичан забеспокоился: а вдруг из-за этой настоящей тревоги о нем забудут или почему-либо изменят весь план? Но нет, вот в крайнем тёмном окне, где кабинет Кайманова, замигал карманный фонарик: три короткие вспышки, одна длинная. Снова — три короткие, четвёртая — продолжительная. Пора!

Ичан ящерицей скользнул вперёд между камнями. У мазанки поднялся на ноги, заглянул в окно.

— Дурсун-ханум! Это я, Ичаи! У зелёных фуражек тревога. Бежим скорей к твоему отцу Хейдару, поторопись!

Тёмная фигура вышла из угла комнаты. Перед Ичаном возникло бледное в свете звёзд лицо Дурсун. Узнав его, она кивнула, закрыв рот платком, молитвенно сложила руки, вверяя свою жизнь аллаху. Ичан поднял припасенный лом, принялся с силой выдирать и скручивать железные прутья оконного переплета. Как ни уверял Белоусов, что решетка держится на честном слове, справиться с нею оказалось не так просто.

— Дурсун-ханум, отойди в угол хонье, — попросил Ичан и так рванул на себя лом, что с треском вырвал прутья из гнёзд, расщепив раму окна.

За мазанкой раздался топот, щелканье затвора.

— Стой, кто идёт?

Ичан узнал голос Белоусова.

— Дурсун-ханум, скорей!

Ичан протянул руки, помогая Дурсун выбраться из окна, почувствовав в своих объятиях сильное тело молодой женщины, бережно опустил ее на землю.

— Скорей!

Схватив в темноте Дурсун за руку, устремился вместе с нею вниз по откосу.

— Стой, стрелять буду!

Но Ичан только прибавил ходу. Грохнул выстрел. За ним сразу же второй, третий! И хотя Ичан отлично знал, что стреляют холостыми, невольно пригнул голову, стараясь бежать зигзагами, как бежит пехотинец на поле боя.

Дурсун, то ли от страха, то ли ещё отчего, споткнулась на ровном месте. Ичан едва успел её поддержать. Схватив Дурсун на руки, он вбежал со своей ношей в тень чинар, где ждал его с лошадьми Аймамед Новрузов.