Эдуард Хруцкий - Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

— Приедет взвод из мангруппы отряда, ты дашь человек десять, и конец банде Резуна. Понял? — Тамбовцев лёг на раскладушку. — Ох и устал же я, Кочин, если бы ты знал. Как на границе?

— Спокойно. Пойду наряды проверю, — Кочин встал, — а ты спи…

— Товарищ старший лейтенант… — дежурный так и не успел договорить.

В палатку вбежала Анна Кучера. Юбка сбилась, волосы распущены.

— Скорее… Скорее… Там…

— Что?! Что случилось?!

— Сашу убили.

— Сними маскировочные щитки, — приказал Тамбовцев шофёру, — освети место убийства.

Шофёр немного повозился, и фары вспыхнули в темноте нестерпимо ярко.

Сергеев лежал, подогнув под себя руки, белая рубашка стала черной от крови. Тамбовцев наклонился, перевернул труп.

Кинжал вошёл точно под лопатку и остался в теле.

Тамбовцев осторожно вытащил его, осмотрел. На ручке, сделанной из рога, был прикреплён серебряный трезубец.

— Разверни машину чуть вправо, — крикнул он шофёру.

Свет фар побежал по траве, по сломанным кустам, мимо забора.

Рядом с телом на влажной земле четко отпечатался след сапога с рифленой подошвой.

Тамбовцев полез в машину, вынул чемодан, достал фотоаппарат. Синевато-дымно вспыхнул магний.

— Его убили не здесь, — повернулся он к Кочину. — Сюда они перетащили труп. А зачем?

На подножке машины сидела закутанная в шинель Анна. Тамбовцев поднялся, сел рядом с ней, закурил.

— Как вы обнаружили труп?

— Я… Я спала… Потом шум услышала… Окно открылось… Я встала… Смотрю, Саша мимо дома крадется…

— Что вы ещё видели?

— Потом двух людей видела с автоматами.

— Они шли в ту сторону, что и Сергеев?

— Да.

— Кто видел Сергеева у вас?

— Ковальский. Он у нас вроде как староста, до выборов в сельсовет.

— Кочин, — Тамбовцев встал, — пошли людей за Ковальским. А мы пока к школе подъедем.

У здания школы шофер вновь зажег фары. В их мертвенно-желтом свете кусты, стволы деревьев, трава потеряли свои краски и стали однообразно тёмными.

Тамбовцев увидел раскрытое окно, подошел к нему, осветил классную комнату фонарём. Потом луч фонаря побежал по траве. Остановился на секунду. Опять побежал.

Тамбовцев шел за лучом, фиксируя каждую мелочь. Он словно читал книгу, написанную на языке, понятном только ему.

Луч фонарика добежал до кустов. И тут Тамбовцев увидел тот же след гофрированной подошвы.

— Товарищ капитан, — подошёл старшина Гусев, — Ковальского нет.

— Как нет? А кто у него дома?

— Он одинокий. В доме пусто, а вот в конторе…

— Пошли.

Он сразу увидел все. Непогашенную свечку, несобранный наган, опрокинутый стул, окурки на полу.

Вошёл Кочин, быстро, осмотрел комнату.

— Били они его.

— Да, — Тамбовцев подошел к столу, собрал наган, подкинул его на ладони. — Били и в лес увели. Но ничего, завтра мы с бандой покончим.

— Уже сегодня, — усмехнулся Кочин.

Они вышли на крыльцо. Над лесом появилась узкая полоса света. Она увеличивалась с каждой минутой, и предметы стали вполне различимы. Пропала ночная зыбкость, все стало чётким и реальным.

Они погрузили тело Сергеева в машину, накрыли его шинелью. Машина двинулась осторожно. Шофер вел ее аккуратно, словно вез раненого.

Выстрелы, приглушенные расстоянием, они услышали, подъезжая к заставе.

Навстречу машине бежал дежурный.

— Товарищ начальник! У соседа справа прорыв в сторону Польши. Просят подкрепления.

Теперь машину вел сам Тамбовцев. Стрелку спидометра, зашкалило у предельной отметки. «Виллис» бросало из стороны в сторону, иногда на колдобине он подпрыгивал, и казалось, что вот-вот взлетит. Звуки боя все приближались, и за рыком мотора пограничники точно определяли вид оружия, из которого стреляют. Как музыканты определяют голоса инструментов.

Вот тяжело ударил пулемёт Горюнова, его поддержали звонкие голоса ППШ. Им ответил басовито и гулко МГ и шипящие очереди автоматов «стен».

Когда Тамбовцев затормозил, бой уже заканчивался, потерял свою цельность, рассыпался на маленькие очаги.

На земле лежали трупы, валялось оружие.

К Тамбовцеву подбежал начальник заставы.

— Прорыв, товарищ капитан. Группа человек пятнадцать. С того берега их поддержали огнём.

— Ваши потери?

— Один убитый, двое раненых.

— У них?

— Шесть человек, одного взяли.

Тамбовцев шел по берегу. Убитые лежали в самых различных позах, на всех были польские мундиры. Подошёл Кочин.

— Поляки.

— Да какие это поляки, — Тамбовцев бросил фуражку. — Поляки на фронте дерутся с немцами, а это бандиты. Фашисты польские.

На лице у задержанного была кровавая ссадина, мундир порвался, и из-под него выглядывала несвежая белая рубашка.

Он был немолод, лет около сорока, на среднем пальце правой руки намертво засел серебряный перстень с черепом и костями.

— Вы поляк, — сказал Тамбовцев, — а носите эсэсовский перстень.

— Я не поляк, господин капитан.

— А кто же вы?

— Белорус.

— Ваша фамилия и имя?

— Грошевич Олесь Янович.

— Почему вы в польской форме?

— Что со мной будет?

— Это зависит от вас. Если вы скажете правду, то это будет учтено при решении вашей судьбы.

— Судьбы… — Задержанный помолчал. — Судьбы… — повторил он, — дайте закурить, капитан.

Тамбовцев протянул ему папиросы и спички.

Грошевич закурил, глядя куда-то поверх головы капитана.

— Слушайте, Грошевич, ну зачем тянуть время? Говорите правду. Вы же прекрасно знаете, что наши органы располагают обширным материалом на всех предателей Родины. Что вы выигрываете? Убежать вам не удастся. Мы доставим вас в город и через неделю, пускай через десять дней, будем знать о вас всё.

Грошевич толкнул папиросу в пепельницу, сделанную из обрезанной снарядной гильзы.

— Пишите. Фамилия моя Кожух, имя Борис, отчество Степанович. До войны был инструктором Осоавиахима в Минске. В сорок первом спрятался от мобилизации. Пришли немцы, предложил свои услуги. Работал инструктором по стрелковой подготовке в минской полиции.

— Участие в расстрелах принимали?

— Нет. Это вы легко проверите. Я только учил полицаев стрелять. В сорок третьем вызвали в референтуру СД, беседовал со мной оберштурмбаннфюрер Колецки. Предложил пойти в специальную школу. Я согласился.

— Что это за школа и где она находилась?

— Под Гродно, на двадцатом километре Минского шоссе.

— Чему вас учили?

— Обучали только приёмам и навыкам ближнего боя.

— Из вас готовили диверсантов?

— Я бы не сказал. Нас было пятнадцать человек. Готовили группу. Наш командир, бывший польский поручик, мы его звали Поль, говорил, что нас готовят для одного боя. Больше мне ничего не известно.

— Зачем вам понадобилось пересекать границу?