Эдуард Хруцкий - Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

— Мы взяли какого-то человека, он проводил нас до бункера бандеровцев, и мы их уничтожили.

— Как уничтожили? — изумился Тамбовцев.

— Ножами, — спокойно ответил Кожух, — всех до одного.

— Зачем?

— Не знаю. Клянусь вам.

— Когда вы видели последний раз Колецки?

— Час назад. Он был с нами, его псевдоним — полковник Гром.

Четверо пограничников копали могилу. Прямо в лесу, рядом со схроном банды Резуна. Трупы лежали в стороне, накрытые раскатанным брезентом.

— Двадцать два человека, — сказал Кочин. — Умельцы!

— Немцы эту сволочь хорошо готовили, — ответил Тамбовцев. — Ты не забудь, чтобы санинструктор хлорку засыпал.

— Слушай, Борис, с чего бы это они стали нам помогать?

— Пока не знаю. Но скажу одно, на твоём участке готовится какая-то акция. Смотри, чтобы ребята несли службу как следует.

Лес был прошит солнцем и казался светлым и радостным. И птицы пели. Уходило лето, лес становился по-осеннему прекрасным. И совсем не совмещалось с этой красотой то, чем занимались в нём люди.

Верхушки кленов разлапились по стеклам зимнего сада. Уходящее солнце высвечивало их неестественно бронзовым светом. И поэтому Тамбовцеву казалось, что он сидит внутри большого красивого фонаря.

— Любопытный у тебя кабинет, Середин.

Полковник Губин, прилетевший из Москвы, стоял спиной к офицерам, любуясь закатом.

— Кабинет на зависть, — Середин потёр руки. — Только вот как зимой его топить — не знаю.

— Здесь же зимний сад был? — Губин подошел к стеклу. — Значит, под полом трубы проложены. Ты в городе мастеров найди, пусть проверят систему отопления. Представляешь, зимой город в снегу, солнце висит красное, а ты сидишь в своём фонаре в полном тепле и любуешься на эту красоту.

— Пал Петрович, — Середин встал, — что в Москве-то слышно? Когда войне-то конец?

— Ты, Иван Сергеевич, здесь к войне ближе, чем мы в Москве, — засмеялся Губин, — я у тебя сам спросить хотел.

— У вас там обзор шире.

— Это точно. Так вот, мы внимательно проанализировали ваше сообщение. Да, действительно, дела на твоем участке творятся странные. Фашисты уничтожают друг друга. Значит, есть третья заинтересованная сторона. До нас доходят данные о попытках сепаратных переговоров между деятелями СС и спецслужбами союзников. За нашей спиной начинается не совсем чистая игра. Москва предполагает, что Польша и Западная Белоруссия стали объектом пристального внимания Интеллидженс сервис. Нам точно известно, что Колецки был в тридцать девятом году завербован английской разведкой. Работал он на временно оккупированной территории, занимался подготовкой разведкадров. Сначала для СД, но, мне думается, позже он готовил людей и для своих лондонских хозяев.

— Товарищ полковник, — Тамбовцев встал, одернул гимнастёрку, — но ведь англичане наши союзники.

Губин помолчал, поглядел внимательно на капитана.

— Наши союзники, капитан, простые солдаты и офицеры, сражающиеся с фашизмом. Но, к сожалению, политику своих государств определяют не они. Я думаю, что Лондон не зря поддерживает польские националистические формирования. Мы победим немецкий фашизм. Но империалисты будут готовиться к новой войне с нами. А о том, что новый враг уже объявился, говорит хотя бы случай с уничтожением банды Резуна. На той стороне действует так называемая бригада Армии Крайовой майора Жеготы. Сейчас приедет наш польский товарищ, полковник Поремский, он вам расскажет о Жеготе. Сколько сейчас времени?

— Девятнадцать двадцать две, — взглянул на часы Тамбовцев.

— Поремский будет через восемь минут.

Полковник Поремский, высокий, совершенно седой, с лицом, обезображенным кривым зубчатым шрамом, вошёл в кабинет Середина ровно в девятнадцать тридцать.

Тамбовцев поглядел на внушительную колодку польских и советских наград и понял, что полковник немало повоевал. По-русски он говорил чисто, но как-то непривычно расставлял слова.

— Я хочу информировать вас о Жеготе. Жегота — то подпольная кличка. Псевдо. Станислав Юрась — настоящее его имя. Кадровый офицер. Принял бой со швабами в сентябре тридцать девятого на границе. Был ротным. Через три дня командовал полком, вернее, тем, что осталось от полка. Дрался честно. Потом ушёл в лес. Семью его в Кракове расстреляли немцы. Их он ненавидит. Как большинство офицеров старой армии, от политики далек. Конечно, заражен идеей национализма. Но я знаю, что он тяжело переживает своё положение. Хочет сражаться с фашистами. Кстати, очень многие офицеры и солдаты АК приходят на наши призывные пункты. Мой совет, Павел, с Жеготой надо встретиться. В этом поможет наш капитан Модзолевский.

— Поручик, — поправил Тамбовцев.

— Нет, уже капитан.

Губин взял со стола фотографию Колецки в эсэсовской форме, протянул Тамбовцеву.

— Покажешь Жеготе. Я знаю, капитан, что это очень опасно. Но больше нам послать некого.

На городок спускалась темнота. Она накрывала его сразу, словно одеялом, и была плотной, почти ощутимой. Не горели фонари на улицах, окна домов наглухо завесили маскировочные шторы.

— Пора, — сказал капитан Модзолевский, — пойдём, друг.

У выхода из здания польской комендатуры на диване сидели два капрала с автоматами.

Увидев офицеров, они вскочили.

— Сидите, — сказал Модзолевский, — мы пойдём одни.

— Но, пан капитан, ночь…

— Считайте, что мы пошли на свидание.

Тамбовцев вышел на крыльцо, постоял, привыкая к темноте. Сначала он начал различать силуэты домов, потом предметы помельче. Теперь он уже видел площадь, коновязь, клубящиеся в углах домов тени.

— Пошли, — Модзолевский зажёг фонарик.

— Пошли. — Тамбовцев шагнул вслед за ним и засмеялся.

— Ты чего?

— Как чего, впервые за границу попал.

Модзолевский повел лучом фонаря вокруг и сказал:

— Смотри на нашу заграницу.

Они миновали площадь, свернули в узкую улочку, прошли по ней, опять свернули и упёрлись в тупик. В глубине его стоял дом.

Модзолевский осветил вырезанный из жести сапог, висящий над входом.

— «Мастерская „Варшавский шик“», — по складам прочёл Тамбовцев.

— В маленьких городах так. Если пиво, то краковское, если шик, то варшавский.

Он постучал в окно. Дом молчал.

Капитан опять постучал, сильнее. Наконец где-то в глубине послышались шаги, сквозь штору блеснул луч огня.

— Кто? — спросили за дверью.

— Капитан Модзолевский.

Дверь приоткрылась медленно, словно нехотя. Модзолевский направил фонарь. На пороге, закрыв глаза рукой от света, стоял невысокий человек в ночной рубашке.

— Мы зайдём к тебе, Завиша.

— Прошу пана.

Хозяин пошёл вперёд, приговаривая:

— Осторожнее, Панове… Не убейтесь, Панове… Тесно у бедного сапожника.