Фёдор Кнорре - Навсегда [Роман]

Долгий путь был позади, и теперь, обессиленные, они уже не шли, а точно ползли, плелись, поддерживая друг друга, еле карабкаясь. Это были последние шаги перед концом пути.

Почерневшие от времени стрелки часов на башне собора вытянулись в одну линию и начали глухо бить. Это был момент, когда фельдфебель со вздохом несказанного облегчения включил наконец ток.

Глухой взрыв сотряс все вокруг, каменные плиты пола дрогнули, как от землетрясения, и мраморные святые качнулись в своих нишах. Дождь цветной штукатурки посыпался с купола. Закричали, забились дети. Отшатываясь от содрогнувшихся колонн, люди бросались бежать, сталкиваясь с теми, кто бежал им навстречу; некоторые падали на пол и закрывали лица руками, другие, обнявшись и зажмурившись, отворачиваясь от готовых рухнуть стен, ждали.

Старый органист стоял застыв, с воздетыми руками, точно надеялся удержать падающий купол. Оняле, изо всех сил вцепившись в платье Юлии, ревела во весь голос и, обливаясь слезами, целовала ее руки, а Юлия, стоя на коленях, торопливо целовала маленькие шершавые ладони Оняле и прижимала их к лицу, точно просила прощения…

Но вот шум начал стихать. Статуи святых, точно успокоившись, перестали качаться. Штукатурка перестала сыпаться, и люди почувствовали под ногами твердую землю.

И хотя они ничего не знали об исполнительном фельдфебеле, сумевшем взорвать лишь единственную небольшую авиабомбу, заложенную отдельно от других у самого входа в подвалы; хотя они ничего не знали о подкопе и перекушенном проводе, свисавшем сейчас над головой умирающего русского солдата Степана, — все почему-то поверили, что самое страшное уже позади…

Советские самоходки с пехотным десантом на броне, спустившись с Мельничного холма, вышли по шоссе на главную улицу и, с ходу выскочив на Соборную площадь, остановились: прямо у них на пути стоял весь измазанный в глине человек с измятым красным флагом в руках.

Офицер десантной роты спрыгнул на землю и пошел к нему навстречу.

— Да здравствует Армия Советская! — выкрикнул человек с флагом.

Офицер внимательно посмотрел на него и сказал:

— Спасибо! — и пожал ему руку. — Фашистов нет?

— Нет, — сказал человек. — Вот только этот костел минирован!

— Понятно, — кивнул офицер. — Саперы идут за нами.

Он заметил, что у высоких кованых дверей собора двое людей, тоже перепачканных в глине, возились с висячим замком.

— Там люди заперты, — объяснил человек с флагом.

— Ой, сволочь!.. — сморщился, как от боли, офицер и что-то крикнул своим солдатам. Автоматчик в развевающейся плащ-палатке, быстро перебирая кривоватыми ногами, взбежал по ступенькам и отстранил работавших у замка людей. Он стал боком к двери, наставил в упор ствол автомата и дал очередь, потом, с довольным видом наклонив голову, посмотрел на свою работу. Замка как не бывало.

Двое других солдат ухватились за ручки и распахнули обе створки тяжелых и высоких, как ворота, железных дверей.

В соборе стояла такая тишина, будто там не было ни души. Удивленно моргая и щурясь, солдаты остановились на пороге, вглядываясь в сумрак громадного сводчатого зала.

Один из солдат, неуверенно кашлянув, негромко сказал:

— Сколько ж тут людей-то!.. Выходи, братцы.

Ему никто не ответил, люди как будто даже дышать перестали, только смотрели, не веря чуду распахнувшихся дверей, за которыми открывалась вся освещенная солнцем площадь и красная звезда на броневой башне самоходки.

— Да что же это такое? — удивленно сказал солдат и повторил погромче: — Выход свободный, товарищи!.. — И невольно отпрянул назад, ошеломленный взрывом стенаний, громкого плача и восторженных восклицаний.

Толпа хлынула на площадь, теснясь, спотыкаясь и поднимая над головами детей.

Офицер подошел к носилкам, поставленным у боковой колонны собора. На носилках лежал человек, прикрытый испачканной в глине курткой. Сапоги, бинты на обеих руках — все было испачкано в глине, только бескровное спокойное лицо чисто вымыто.

— Это он? — спросил офицер и, обернувшись, вполголоса скомандовал: — Ярославцеву ко мне, бегом! — Потом неуверенно спросил: — А по-русски он понимает?

— Это русский солдат, — сказал человек.

— Слушай, солдат, — наклоняясь к самому лицу лежащего, заговорил офицер. — Ты меня слышишь? Все дело теперь в порядке. Понимаешь? Народ из церкви выходит… Ребятишек несут! Вот, прямо мимо тебя идут… Все хорошо! А?

Придерживая на боку сумку, подбежала девушка-санинструктор. Ничего не спрашивая, она отстегнула на сумке ремешок и отвернула край грязной куртки, укрывавшей солдата.

Степан лежал с закрытыми глазами. Он слышал, но уже не понимал того, что говорят вокруг, и только глаза сквозь плотно прикрытые веки еще чувствовали радость солнечного света.

Ярославцева опять бережно прикрыла его курткой и, выпрямившись, молча посмотрела в глаза офицеру.

— Ну, хоть что-нибудь попробуй, — умоляюще прошептал офицер.

— Нет, — одними губами, без звука, сказала девушка.

— Может быть, хоть укол какой-нибудь?

Девушка вздохнула и, не отвечая, медленно застегнула сумку.

Потрепанный и простреленный трофейный пикап с круглыми пулевыми отверстиями в переднем стекле, отчаянно наклонившись набок, с плеском окунулся носом в залитый коричневой жижей кювет и, натужно взревев, выкарабкался наконец на асфальт шоссе.

Сидевший за рулем Валигура включил третью скорость и в изнеможении откинулся на спинку сиденья.

— Семь смертных грехов списывают на небесах тому шоферу, который проехал по такой дороге! — Не поворачивая головы, он покосился на Аляну, и та грустной улыбкой отозвалась на его шутку.

За исключением Матаса, никто из товарищей так горько не переживал гибель Степана, как Валигура. Эти двое могли позволить себе по-прежнему шутить с Аляной и говорить с ней о чем угодно, даже о Степане. Они имели на это право. Она знала, что они его любили.

Машина с равномерным гудением шла по шоссе, приближаясь к Ланкаю. Справа и слева убегала назад земля, исковерканная боями первых дней войны, а теперь покрытая дотами недавно прорванной немецкой оборонительной полосы.

Из-за поворота показалась голова колонны военных грузовиков. В них ровными рядами неподвижно сидели автоматчики в стальных касках.

Станкус, приподнявшись, что-то крикнул, чего они, вероятно, не успели расслышать. Зато на следующих машинах все обернулись заранее и, увидев в пикапе людей с косыми красными ленточками на шапках, замахали им руками.

Машины с солдатами, расплескивая отраженные в синих лужах белые облака, мчались по шоссе, и Аляна, привстав с сиденья, махала им платком, сорванным с головы. При встрече с каждой новой машиной, полной улыбающихся солдат, Аляну обдавала волна радости.