Фёдор Кнорре - Навсегда [Роман]

— Он хороший человек, ваш отец.

— Да, — кивнула Аляна. — Иногда скажешь ему: «Ведь глупое показывают», так он сердится. «Конечно, глупое, говорит, я разве не понимаю. Да девицу-то эту мне все-таки жалко, ведь она, оказывается, ни капельки не виноватая…»

Аляна, смеясь, обернулась, чтобы посмотреть, смеется ли Степан. И оба, глядя друг на друга, расхохотались в приступе веселья, которое накатывало на них иногда без всякой причины.

Степан вдруг решился и спросил как можно небрежнее:

— Да… Я видел, объявление висит. В субботу вечер какой-то, что ли, у вас в клубе. Посторонним туда можно?

— Конечно, можно.

— Так, может, пойдем вместе?

Аляна быстро вскинула на него глаза и тихо сказала:

— Пойдем.

Собачонка, лежа под печкой, открыла глаза и насторожила уши.

Через минуту в дверь постучали, и Аляна побежала открывать.

— Ну, как ваше кино? — громко спросила она в прихожей.

— Ну его, это кино… — встревоженно ответил Жукаускас, входя. — Маме нехорошо сделалось.

Поддерживаемая мужем, Магдалэна с трудом переступила порог кухни. Губы у нее были совсем синие, но держалась она прямо, как всегда.

— Душно было в зале. Вот и все… — капризно сказала она и медленно обвела глазами кухню. — Зачем ты стирать взялась? Я завтра постираю. — Она шагнула к стулу и опустилась на него. — А собака зачем опять в доме?

Собачонка съежилась и крепко зажмурилась, наверное для того, чтобы ее не заметили. Однако при слове «собака» она покорно встала и, еле передвигая ноги, с убитым видом пошла к двери.

— Спокойной ночи, надо ложиться, — сказала Магдалэна и, тяжело опираясь о край стола, поднялась…

Через полчаса Аляна лежала в своем пропахшем укропом и тмином чуланчике, где спала с того дня, как была сдана комната.

Некоторое время она с тревогой прислушивалась к тому, что делается за перегородкой, у матери, но там было тихо. Наверное, обойдется. В семье привыкли, что «у мамы плохо с сердцем», и, как это всегда бывает, близких почему-то очень успокаивало, что болезнь определена и у нее имеется свое название.

Тревога Аляны постепенно утихла, потом исчезла совсем и сменилась чувством покоя и такой полноты радости, точно само счастье лежало под подушкой, и достаточно было протянуть руку, чтобы убедиться: да, оно там, надежно укрытое, ее собственное…

На шаткой пирамиде из трех табуреток, поставленных одна на другую, стояла Аляна, приподнимаясь на цыпочки, чтоб дотянуться до потолка. В руках у нее были молоток и гирлянда, сплетенная из дубовых листьев.

Альдона и Магдяле с двух сторон поддерживали табуретки и, закинув головы, следили за работой. Аляна два раза стукнула по гвоздю, с трудом удерживая тяжелый молоток, приложила к потолку гирлянду и последним ударом загнула гвоздь.

— Слезай, — сказала Альдона, — а то я все время боюсь, что упадешь… Посмотри-ка, Магдяле, какие у нее ножки ровненькие. Прелесть, правда?

— Дура, не щекочи! — пробормотала Аляна, едва шевеля губами из-за гвоздей, которые боялась выронить. — Какие у всех, такие и у меня!

— Нет, правда, даже завидно, — сказала Магдяле, ласково похлопывая Аляну по щиколотке.

Аляна вынула гвозди изо рта и осторожно опустилась на колени.

— Ходить на них ничего, удобно, — ну и ладно. Вот даже прыгать можно! — и соскочила на пол.

— С гирляндами совсем другое дело! Правда?

Магдяле с удовольствием оглядела украшенный к предстоящему вечеру клубный зал, недавно оборудованный на пустующей даче. Влажно блестели только что вымытые девушками полы. На стене висела большая картина, изображавшая гору и башню Гедимина, возвышающуюся над Вильнюсом. Картина была старая, и под горой можно было разглядеть парные экипажи и фигурки прогуливающихся дам в старинных платьях, но это не смущало девушек, так как фигурки сильно потускнели, их едва удавалось различить, а над башней развевался пририсованный клубным художником алый флаг.

— Хорошо, — согласилась Аляна. — А при больших заводах клубы бывают как дворцы: с колоннами, все в коврах, с люстрами, даже собственное кино… Степан мне рассказывал…

— А он придет сегодня?

— Придет! — Аляна бросила молоток на табуретку и крикнула девушкам, кончавшим мыть пол на веранде: — У нас все готово!.. Все готово!.. — запела ома на мотив вальса и, подхватив пухлую, маленькую Альдону, закружилась с ней по залу.

Девушки побросали тряпки и, вытирая мокрые руки, прибежали в зал и тоже начали танцевать.

— Что такое тут происходит? — озабоченно спросил, входя, секретарь комсомольской организации конфетной фабрики Антик.

— Происходит хорошее настроение, больше ничего… — Магдяле насмешливо поглядела на сухопарого, всегда озабоченного секретаря с мальчишеским хохолком на затылке и потрепанной полевой сумкой на боку и подала ему руку.

— Глупости какие затеяли, — укоризненно сказал Антик, но, нехотя примирившись, с хмурым видом закружился с Магдяле.

Минут пять все кружились, подпевая мелодию вальса, пока кто-то не крикнул, что скоро надо пускать публику в зал.

Девушки, испуганно ахнув, побежали переодеваться…

В тесноте и спешке, сбившись в маленькой комнатке, они стаскивали рабочие платья, натягивали чулки, переобувались, застегивали друг другу кнопки и крючочки на спине и, смеясь от радостного возбуждения, толкались у единственного зеркала, поправляя прически.

Аляна тоже надела принесенные с собой в пакете новые чулки и лучшее свое платье. Только туфли остались старые. Порядочные уроды, если присмотреться, но в толпе, пожалуй, будет не особенно заметно…

Наконец, следом за другими девушками, она вышла в зал, где сдержанно гудели голоса собравшихся работниц и гостей и шипели под потолком только что зажженные яркие лампы-«молнии».

Антик, придерживая на боку полевую сумку, где у него лежал заготовленный доклад, тщательно переписанный в школьную тетрадку, прохаживался между скамеек с решительным и суровым видом, точно ровнял ряды солдат перед атакой.

Аляна глубоко вдохнула в себя воздух, напоенный терпким запахом вянущих листьев, обвела взглядом зал, почти не разбирая отдельных лиц, и, безошибочно определив, что Степана еще нет, присела среди других девушек на скамейку у стены.

День сегодня был совершенно особенный, она это ясно чувствовала. Ожидание переполняло ее. И она знала, что наполняющая ее сейчас радость — это еще не главное, главное будет впереди. Она не думала, что именно это будет, но знала, что будет какой-то необыкновенный, счастливый поворот всей ее жизни и он уже начался…

Антик взошел на маленькое возвышение и решительно поднял руку, словно укрощая разбушевавшуюся стихию. Негромкий шум голосов постепенно затих.