Фёдор Кнорре - Навсегда [Роман]

— Постреляем, постреляем, — сказал старшина. — Я пойду с обозом. Маргисы оба тоже со мной. А ты, Юргис, посиди здесь с девушками, побеседуйте часок с земляками, а потом постреляйте, раз уж они просят.

— Ладно, — сказал Юргис. — Только на дороге стоять несподручно, мы в лес отойдем.

— Это обязательно, — сказал старшина.

— И двойняшек от нас уводят? — вздохнула Наташа. — Хоть бы Маленького нам оставили.

Маргисы были близнецы, один родился на полчаса раньше другого и потому назывался Большим. До тридцати лет им хватило шуток по поводу того, кто кого должен слушаться и как старшему достанется в наследство хутор, а младший будет пропадать у него в батраках. Были они неотличимо похожи друг на друга, одного роста и очень дружны.

— Как это я его оставлю? — возразил Маргис Большой. — За ним приглядывать надо, чтоб штанишки застегивал, в носу не ковырял, из автомата зря не палил.

Маргис Маленький засмеялся, и они пошли рядом с возами, подгоняя лошадей.

Как только возы ушли, время словно остановилось. Начались те самые минуты ожидания, которые бывают длиннее часов.

В ста шагах от дороги, укрытые кустами, стояли крестьянские лошади. На одном из возов рядом с отцом сидел сгорбившись цыганистый парень и уныло ломал на мелкие кусочки сухую еловую веточку. Юргис удобно устроился в развилке толстой сосны, откуда просматривалась дорога.

Где-то невдалеке неутомимо выводила свое тоненькое «тистри-тистри-тистри» невидимая пичужка.

Аляна пошла к Наташе, оттянула ей рукав, посмотрела на часы. Прошло меньше двенадцати минут.

— Нам бы не опоздать, а то господин продовольственный комиссар натрескается водки и завалится спать. Тогда нам его до завтра дожидаться, — сказал чернобородый мужик.

— Успеете, — отозвался Юргис, не оборачиваясь. — А вы прямо отсюда к комиссару?

— А как же! Мы же едем ему налог сдавать! Лошадей пустим вскачь, чтоб в мыле были. А потом кинемся прямо к нему с распиской. Напали партизаны, все отняли, чуть не убили!

— Ну, эти глупости не придумывай… «Убили!» — строго сказал Юргис. — Отобрали и расписку дали, вот и все!

— Знаю, что говорить, не учи! — отмахнулся посошком старичок. — Мне небось разговаривать!

— Правильно, он знает, — сказал чернобородый. — Не впервой…

— Старичка одного пустите?

— Я старичок добровольный! Я свое действие знаю.

— Правильно он говорит, — подтвердил чернобородый. — Мы всем миром решали, кому первому являться. У него очень характер подходящий — пугливый!

— Это ужас, до чего я пугливый! — самодовольно согласился старичок. — Как начнет он на меня гаркать да топать, я сразу побелею и пот у меня! Другой раз и вовсе сомлеть могу.

— Все это он правильно описывает, — сказал чернобородый. — Наперед перепуганного всегда надо пускать. А то вот такой верзила станет докладывать, — он ткнул сына локтем. — «Ограбили, припугнули!..» Кто ж ему поверит? С такой-то рожей!..

— Ей-богу, я с ними пойду, отец! — неожиданно плачущим голосом воскликнул парень и соскочил на землю. — У меня во как накипело! — он полоснул ладонью по горлу. — Мне с ними лучше пойти, а то в одиночку я чего-нибудь еще натворю, тебя же подведу!

— Собака ты, собака! Опять за свое? — с печальной укоризной сказал чернобородый и повернулся к Юргису. — Не иначе, как ты его подбивал, чувствую.

— Тьфу! — сплюнул Юргис. — Да мы берем-то с большим разбором. Не всякого и возьмут.

— О-о! — чернобородый оскорбленно посмотрел на Юргиса. — Это ж бугай! Не боится ни черта, ни дьявола. Отца родного, видишь, и то не слушает, бродяга такой!

— Пойду! — упрямо повторил парень, весь напрягаясь в ожидании борьбы.

— Ты что ж? В чем ты думаешь идти, дуралей? Даже белья смены нету, а он…

— Главное — случай больно удобный. А подштанники и все такое у меня тут, с собой.

— Где? — воскликнул отец. — Что ты брешешь?

Парень бросился к возу и торопливо стал шарить руками под соломой. Нащупав что-то, на минуту замер, потом медленно вытащил и отряхнул плоский мешочек из домотканой грубой материи.

— Эх, ты! — тихо сказал отец. — У матери взял. Из дома потихоньку утащил! А?

— Мать сама собрала! — угрюмо сказал парень.

Отец помолчал и спросил:

— Так ты что, с матерью простился?

— Простился…

Отец молча отвернулся от парня, прошелся по поляне и, остановившись около Наташи, спросил, сколько осталось ждать.

Пугливый старичок примостился на возу и преспокойно спал, громко всхрапывая.

Наконец Наташа сказала, что время истекло. Все зашевелились, разбудили старичка, и Юргис слез со своей наблюдательной вышки.

Чернобородый попрощался с Юргисом, пожал руку девушкам и в нерешительности остановился перед сыном. Тот хмуро поглядел на отца, робко улыбнулся и опять нахмурился.

— Так ты смотри уж. Там… не очень-то! — сурово сказал отец, глядя в землю. — Слышь?

— Ну конечно, ладно, — послушно, с готовностью согласился сын.

— Вот то-то… — откашливаясь, сказал отец, и, неловко сунувшись друг к другу, они поцеловались.

Пустые возы один за другим выехали на дорогу. Юргис поднял автомат и два раза выстрелил в воздух.

— Еще бы разочка два-три, — попросил старичок.

— Хватит, — сказал Юргис, — патроны не казенные, — и выстрелил еще раз,

После двух часов быстрой ходьбы они нагнали старшину с подводами.

Переход через опасную полосу шоссе, там, где кустарник по обе стороны был вырублен, организовали по всем правилам: на фланги было выслано охранение. И все же в самую последнюю минуту, когда замыкающие уже уходили в лесную чащу, группа попала под огонь.

Фашистский бронетранспортер, патрулировавший шоссе, выскочил на полном ходу из-за поворота дороги и, стреляя почти наудачу из пулемета, подлетел к тому месту, где партизанская группа только что перешла вместе с подводами шоссе.

Старшина приказал уходить, не отвечая: фашисты не любили сворачивать с дороги в лес. Однако этот транспортер оказался каким-то отчаянным. Смело свернув с дороги, промчался через расчищенную полосу и нахально вломился в самую чащу, лавируя меж деревьев. И тут Наташа упала, тяжело раненная в бедро.

Старшина махнул рукой, приказывая подобрать девушку, а сам отстегнул от пояса гранату и, пригибаясь, побежал навстречу транспортеру, который бушевал и палил в кустах, метрах в пятидесяти от них.

В тот же момент транспортер съехал в сырую низинку, застрял, завозился там, работая то одной гусеницей, то другой и завывая на полном газу.

Граната у старшины была дрянная, самодельная и против брони никуда не годилась. Он очень аккуратно швырнул ее под гусеницу. Граната оглушительно бухнула, ничего не повредив, но транспортер взвыл точно ужаленный, повернулся вокруг своей оси и выкарабкался на твердое место. Запас храбрости у него, видно, тут кончился. Лезть в лес, где кидают гранаты и можно застрять, видно, не хотелось. Выскочив обратно на шоссе, он промчался еще метров сто, остановился и оттуда, совсем уж наугад, стал поливать деревья и кусты из пулемета.