Фёдор Кнорре - Навсегда [Роман]

Ее настоящая жизнь осталась где-то в другом месте, разорванная на части. Где-то ей представлялся маленький Степа, приплясывавший под бренчанье детского органчика и называвший мамой любую приласкавшую его женщину. Где-то были Матас и люди, связанные с ним невидимыми нитями. И где-то за колючей проволокой лагеря, где умирали и боролись люди, было самое страшное и самое важное в ее жизни — Степан.

В мире кипела, перекатываясь в грохоте боев через города и целые страны, какая-то исполинская разрушительная работа. И здесь, по хуторам, в лесах, даже в тихих почтовых отделениях, тоже шла работа — неслышная, опасная, затаенная, иногда вдруг прорывавшаяся жестокими ударами взрывов на железнодорожном полотне или треском вражеских автоматов. А ей нужно было теперь только ждать, когда позовут и скажут: иди и делай вот это!

И она пойдет…

Днем все шло хорошо. Она работала, разговаривала с Юлией, шутила с Оняле. Вечерами быстро засыпала на узенькой коечке в чулане, но через час или два, в самом начале ночи, просыпалась с ощущением полной беззащитности. Странные мысли, никогда не приходившие ей в голову днем, не давали ей больше уснуть. Иногда казалось, что кто-то низко наклонился к самому ее лицу и осторожно дует. Тоненькая струйка воздуха чуть холодила щеку, и Аляна без страха раскрывала глаза. В темноте слабо вырисовывался квадрат освещенного звездным светом маленького окошка, а в ушах звучали слова: «нет надежды»…

Она прекрасно сознавала, что никто не говорил этих слов и сама она их не произносила. Просто они всплывали откуда-то из глубины сознания. Потом, успокоившись, она припоминала даже, когда и по какому поводу в разговоре слышала эти слова.

Она начинала дремать, и тотчас же «надежды» представлялись ей в полусне какими-то живыми существами, маленькими и милыми. Они сопротивлялись кому-то, кто пытался оторвать их от нее, цеплялись за нее слабыми маленькими ручками, и, дернувшись во сне, чтобы удержать их, помочь им, Аляна снова просыпалась в холодном поту.

…Конец всему этому — и дням, и вечерам, и ночам — пришел неожиданно. Вернувшись как-то из города, старая Юлия привязала лошадь, не распрягая ее, отыскала на огороде Аляну и, молча взяв у нее из рук лопату, сказала:

— Конец работе… Всему на свете бывает конец! За тобой пришли, собирайся!

Вместе они вошли в дом, а Юлия стала молча складывать в мешок куски копченой грудинки, хлебы, маленькие мешочки с мукой и горохом. Молча она отталкивала Аляну локтем, когда та пыталась ей помешать, испуганная количеством драгоценных по тому времени продуктов.

— Куда мне столько? — с отчаянием восклицала Аляна. — Вы посмотрите, у вас же почти ничего не остается! Не возьму, честное слово!

— Возьмешь, — непреклонно обрывала ее Юлия, подкладывая еще несколько обернутых в холщовые тряпочки творожных пресных сыров с тмином. — Как ты можешь не взять? Ты там не одна будешь!

Второпях, кое-как, растерянно попрощавшись с Ядвигой и профессором Даумантасом, Аляна поцеловала ничего не понимающую Оняле, попыталась, но так и не сумела найти Надю и, подталкиваемая Юлией, села в тележку.

В ногах у нее лежал туго набитый мешок с едой и связанный веревками короткий полушубок.

В полях было тепло и пасмурно, туман стлался по сырым оврагам, и осиновые перелески то и дело затягивались пеленой мелкого дождя, который то переставал, то снова начинал уныло, с тихим шуршанием сеяться.

Они ехали долго, почти шагом, сворачивая на размытых весенними дождями перекрестках почти неезженных грунтовых дорог с непросохшими прошлогодними колеями.

— Вот теперь зачем-то я к тебе привязалась, — сварливо сказала Юлия. — Взяла и привязалась! Удивительно. Я ведь не из податливых.

— Я тоже, — сказала Аляна.

Они въехали в густой высокий кустарник. Колея совсем потерялась, и они медленно тащились, цепляясь за ветки старого орешника, покрытого новой мелкой листвой.

— Ну, вот и господин, который тебя дожидается, — спокойно сказала Юлия и остановила лошадь.

По топкой зеленой лужайке к ним подходил лесничий Казенас. С Юлией он не поздоровался, видимо, они сегодня уже виделись, а Аляне молча пожал руку и тут же взвалил себе на плечо ее мешок.

— Не выношу я бабьих нежностей, — сказала Юлия в нерешительности, сурово глядя прямо в лицо Аляны. — Да уж…

Она грубовато притянула к себе Аляну и жестко, крепко поцеловала в лоб.

Казенас уже шагал впереди, показывая дорогу. Аляна чуть не бегом догнала его, обернулась, помахала Юлии.

Немного погодя старик шумно потянул носом.

— Копченой грудинкой попахивает. Старуха дала?.. Довольно приличная она старуха, эта Юлия!..

Они шли без дороги больше часа, иногда останавливаясь, чтобы прислушаться. Потом Казенас строго сказал:

— Теперь ступай мне в след. Куда я ступлю, туда и ты. Если я быстро перескакиваю, ты тоже не задерживайся; если спокойно иду, и ты не торопись. Смотри только под ноги. Оступишься — тут не вытащишь.

Он шел впереди, то перескакивая с одной чавкающей кочки на другую, то ступая необыкновенно осторожно, то вдруг круто сворачивая в обход какой-нибудь невинной полянки, которую, казалось, можно было легко перебежать вприпрыжку.

Иногда он совсем исчезал из глаз, и только где-то впереди Аляны шуршали кусты и покачивались тонкие веточки.

Наконец они выбрались на маленькую полянку, со всех сторон закрытую кустарником.

Около косматого шалашика дотлевал костер. Двое незнакомых парней с любопытством смотрели на Аляну. Потом она услышала у себя за спиной сдавленный смешок и, оглянувшись, увидела Ляонаса. Он стоял, склонив голову чуть набок, и улыбался, точно любовался необыкновенно приятным зрелищем.

— Приказано передать тебе привет от товарища комиссара!

Щеки у него были впалые, лицо как-то потемнело, и выглядел он лет на десять старше, чем раньше. И все-таки это был все тот же Ляонас, с его доверчивой улыбкой и длинными белыми ресницами.

— Какой комиссар? — торопливо спросила Аляна.

— Наш! Ну, товарищ Йонас, твой хороший знакомый.

— Жив?

Ляонас многозначительно присвистнул:

— Спроси у немцев. Уж они-то в этом не сомневаются. Сам жив, да и им дает жизни! Вот будет рад, когда мы с тобой вернемся. Знаешь, дай-ка я тебя поцелую, уж больно и сам-то я рад!

Привычным движением сдвинув на сторону автомат, висевший у него на груди, он левой рукой осторожно обнял Аляну и сочно чмокнул в щеку.

На другой день старый лесничий привел из города на болотный островок еще трех молодых парней, уходивших в партизанский отряд, и одного пожилого человека из городской подпольной организации, заочно приговоренного к повешению.