Елена Семёнова - На переднем крае. Битва за Новороссию в мемуарах её защитников

Перед этим Джонни прыгает к нам, в кабину. А по дороге потихоньку уничтожает запасы провизии, которые «Корж» заботливо заныкал под сиденьем. На наш с Алтаем вопрос, что мы скажем «Коржу», Джонни с невозмутимым видом отвечает:

— Я жрать хочу, а от «Коржа» не убудет. У него ещё есть.

По дороге мы несколько раз останавливаемся по причине того, что буксир наш то развязывается, то лопается.

Татарин, сидя сзади нас в «Соболе», всю дорогу отчаянно рассказывает, что он думает о Нарве, Новоазовске и вообще обо всём этом в целом.

в ту морозную, февральскую ночь, сидя в кабине «Соболя» и вглядываясь в ночную мглу, я понял одну простую вещь — Стилет для меня, как командир, «умер» окончательно и навсегда!!!

С горем пополам и божьей помощью, в Алчевск мы прибыли в пять утра.

— начало февраля 2015 года.

Таааа — таааа… та-та-та… Та-та, та-та, Та-тааа, — слышу я сквозь сон миномётую очередь. «Работают» наши. И судя по выстрелам, работают из «Василька». Привычно дрожат окна, и сыпется с потолка штукатурка. Значит, работают где-то недалеко.

— И чё им не спится? — размышляю я, зевая. Ночь ведь на дворе.

Бах, бах, ба-бах… Это уже «ответка» от укропов из чего-то тяжёлого.

Тааа — тааа… та-та-та… Та-та, Та-та, Та-тааа. Опять раздаётся очередь из того же миномёта.

— Снова та же песня. Что-то мотив какой-то знакомый, — вдруг понимаю я, переворачиваясь на другой бок.

Стоп! Да это же «спартаковский бит». Так фанаты «Спартака» на стадионе орут свою любимую «кричалку»:

— «Так, так… только так… Атакует, «Спартак».

Я, как болельщик ЦСКА её хорошо знаю. Видимо тот, кто сейчас лупит из «Василька» по Дебальцевскому укреп-району, таким образом решил передать привет тем украм, кто болеет за Киевское «Динамо».

— Юмористы-футболисты, мать вашу. Дайте поспать.

Поднимаю голову. Наши все спят. Спят, как обычно — прям в одежде, на матрасах. А кто-то и в берцах, не снимая разгрузки. Спят на партах и на полу, как и я.

Кто-то даже храпит. Кажется это Косой. У него нос перебит, как он сам говорил. Отчего, когда разговаривает, немного гундосит.

Судя по рисункам на стенах и игрушкам, расставленным на полках, мы расположились в «первом классе» Ломоватской средней школы. Странные ощущения. Никогда не думал, что снова окажусь в первом классе, но уже в качестве российского добровольца. Причём не где-нибудь в Косово или Сирии, а на Донбассе. На Донбассе, который этот доброволец приехал защищать от самой Украины. Бред, скажешь ты? Да нет — это реальность. Чего же только жизнь не подкинет, да?

Дети, естественно, в школе не учатся. Война!!!

Смотрю на часы. Три часа ночи. Моя смена уже через час. Я меняю «Албанца», который в карауле, возле класса, где отдыхает наш штаб «Призрака».

— Надо бы ещё поспать, — говорю я сам себе. И под «мелодию» спартаковского бита из «Василька», снова проваливаюсь в царство Морфея.

Где это мы, почему в школе, почему на полу и почему так близко «работают» наши? — спросишь ты меня читатель.

Всё очень просто. Это — ЛОМОВАТКА, братан!

В этом населённом пункте, как ты уже, наверное, догадался, располагался наш штаб бригады «Призрак». Школа была нашим местом дислоцирования в то время. А мы, все те, кто находился в этом классе, были личной охраной комбрига Алексея Борисовича Мозгового.

Населённый пункт Ломоватка тогда находился практически на передовой линии фронта. До самого Дебальцево по прямой — 10 км, а до позиций укропов и того меньше.

— 7 февраля 2015 года. Алневск. (За несколько дней до описываемых выше событий).

Вот уже несколько дней парни из нашей роты находятся в Ло-моватке, в личной охране Мозгового. Наша рота сменила его предыдущую охрану. Не хочу углубляться в дискуссию, куда и почему испарились наши предшественники, но факт был в том, что после начала нашего наступления на Дебальцево, прежняя охрана комбрига, решила поменять место своей дислокации по причине конфликта, который у них произошёл с самим Мозговым.

И что бы избежать в дальнейшем различных кривотолков, дам этому объяснение.

Вот, что мне в личной беседе, рассказал Серёга Тюрин («Зязик»), который сам тогда был в «личке» у Борисыча (терминология, грамматика и стиль его письма сохранён, как есть):

— «Тавр, я сам там был… Конфликт произошёл после того, как Боря со Школьником после 2-х суток с «Первым» не спавшие и не евшие поехали отоспаться в Алчевск и оставил после себя Песню, а по приезду их первый заставил параши мыть… Типо съе…лись, вот после этого они и ушли… Не справедливо было… Пацаны верой и правдой служили ему и никто не свалил, а просто поехали спокойно поспать…» Первый» мог иногда загонять… Я ушёл (А я на тот момент тоже был в охране) из-за конфликта с Песней… Он на себя «одеяло» начальника сильно потянул (звезду поймал что ли?)…Но это не помешало нам потом остаться друзьями(поговорили и поняли друг друга)… Я перешёл в Информ-отдел и лазил на том же передке, ну ты знаешь…»

Вот, как-то так. Короче говоря, охрана комбрига Алексея Борисовича Мозгового к тому времени уже полностью осуществлялась силами нашей роты «СБ» «Призрака». Хотя, если по-честному, ело-во «рота» к нашему подразделению, тогда имело определение скорее формальное, чем реальное. Дело в том, что к началу Дебальцевской операции, нас насчитывалось примерно 22–25 человек. И то с натяжкой. Что по численности состава больше соответствует взводу, чем роте. Но зато все были при деле:

— Две четвёрки — ГБР.

— Одна в карауле, на штабе («избушке»).

— Ещё одна четвёрка заступала в наряд по роте.

— И 6–8 человек тогда были в самой охране у Борисыча, в Ло-моватке.

Вот собственно и вся рота. Были, конечно, ещё разные приходящие-уходящие бойцы. Но они, как правило, надолго не задерживались. Неделя-другая и они «отчаливали» в другие подразделения. Причины у всех были разные. Но основных было две:

1. Не желание «сидеть в тылу» в то время, как идёт штурм Дебальцево.

2. Дисциплина и «сухой закон», которые царили в нашей роте.

Скажу честно. При всём моём «не однозначном» отношении к

«Стилету», как к командиру и человеку, дисциплину и сухой закон он умел держать. Сам не пил и другим не давал! Что, в условиях боевых действий имело большое, если не решающее значение.

Думаю, что многие уже слышали из разных источников, про «вольный образ службы» в других подразделения. Как с нашей стороны, так и в рядах ВСУ, у укропов. Народу «по-пьяни» гибло больше, чем при боевых действиях. На руках ведь у всех оружие. Я уж молчу про боевые гранаты. Выдернул колечко «по синьке» в блиндаже, казарме или другом закрытом помещении… и нет отделения. Потом конечно родственникам расскажут, что их сын (муж, брат) погиб «смертью храбрых, при выполнении особо важного задания». И это тоже нормальная практика. Лучше так, чем если они будут знать, что от рук своих собратьев по оружию, под кайфом «зелёного змия».