Елена Семёнова - Русский Жребий

Лёнька ни разу не видел пленных украинских солдат, которых бы убили, запытали сепаратисты. Зато нацгвардия не отказывала себе в «удовольствии» поизмываться над теми, кто не мог дать им отпора. В соседнем посёлке, где квартировал теперь один из батальонов, недавно изнасиловали двух девчонок тринадцати и пятнадцати лет. И что же? Никакого наказания преступникам. Нехорошо, мол, конечно, но бывает такое на войне: осерчали хлопцы да хлебнули лишку.

И так-то — новое государство строится? То самое — справедливое, правовое, свободное? За которое на майдане стояли и погибали? Нет, так не может, не должно быть. Просто потому, что собирается всегда только то, что сеется. А сеялся — беспредел… И зрелище оного на каждом шагу всё чаще заставляли вспомнить мужичка-резервиста с его искренним советом:

— Тикал бы ты отсюда как можно скорее. И чего тебе, дурню, дома не сиделось?

— А тебе чего не сиделось?

— Да меня как-то спросить забыли: поставили в строй и пригнали сюда. И назад ворочать не собираются. Баба моя с детьми еле концы с концами сводит, а я тут башку свою подставляю за парашину ж…у и за ляшкин х…! Да шоб они сдохли все!

— А чего ж не драпаешь?

— А твоих заградотрядовцев стремаюсь. Парнишку-то, десантника, что против ополченцев воевать не захотел — того, хряпнули ваши. И не здесь, не на фронте, в родном городе достали и подкараулили!

— Всё ты врёшь! Российской пропаганды наслушался! Добро, что перед тобой я, другой бы за такие речи!..

— Во-во! Пулю в башку вкатил — знамо! Демократы, мать вашу… Молодой ты ещё, что с тебя взять. Ничего, налюбуешься ещё на эту «войну освободительную». А там смотри, чтоб тебе чего куда не вкатили свои же.

Недели через две после того разговора рассерженный резервист всё-таки исчез. А с ним — ещё четверо. Объявлено было, что они дезертировали. Но как неведомо откуда налетающий дымок ходили слухи, что «всё не так однозначно», что положили мужиков свои же…

До сего дня не верил в то Лёнька, не хотел верить. А, вот, теперь на очередную расправу, да в Сёмкины ненавистью испепеляющие глаза посмотрев, усомнился. Такой-то дебил, пожалуй, не задумался бы мужиков кончить. А ведь он не один отмороженный…

Внезапно Лёньку стала бить крупная дрожь. На шее одного из полуобнажённых тел с изуродованным до неузнаваемости лицом он увидел до боли знакомый предмет: маленький, искусно вырезанный деревянный крестик… Два таких креста сделал всегда увлекавшийся резьбой брат Олег ещё лет десять назад: для себя и для Лёньки. Лёнька хоть и не верил, но подарок братний носил и теперь судорожно выволок его из-под одежды, сверяясь: нет сомнений — тот самый крест!

Лёнька глухо застонал, согнулся, точно пронзило его насквозь, уткнулся головой в окровавленную грудь убитого:

— Как же это? Как же? Мы же поклялись! Так не должно было быть!..

Но мертвец уже ничего не мог ответить на все горькие Лёнькины вопросы. Утерев слёзы, он прошептал:

— Прости меня, братку… Не хотел, не хотел я, чтоб так было… Правда, не хотел… — и, шатаясь, побрёл прочь.

Вот, они — «сепаратюги», «клятые москали». Вот, чья кровь теперь на всех и на нём, Лёньке, среди прочих. Заметив, что руки его в крови, он стал лихорадочно вытирать их об одежду, но стало лишь хуже — точно весь теперь в братней крови был.

Невдалеке что-то горело, рвались к палящему солнцу клубы смоляного дыма. То там, то здесь слышались одиночные выстрелы. Победители обходили уцелевшие дома и выгоняли из них всех обнаруженных мужчин — «для отправки в тыл на следствие». Что такое «отправка в тыл», Лёнька теперь смутно подозревал и, увидев, как трое нацгвардейцев гонят тычками мужика лет шестидесяти с немалым хвостом, грозя ему автоматом и не обращая никакого внимания на голосящую позади старуху:

— Крокуй, кацапське кодло! А ти писок, поки тебе саму не опреходовалі! [12] Шагай, кацапское отродье! А ты заткнись, пока тебя саму не опреходовали! — решил вмешаться:

— Какого хрена вы делаете?! Какой это сепаратист?! Он же старик!

— А нам яке діло? Не хрена було з сепаратюгамі екшаться! Нехай тепер відповідає! [13] А нам какое дело? Не хрена было с сепаратюгами екшаться! Нехай теперь отвечает!

— Отпустите его, хлопчики! Не виноваты мы ни в чём! Пожалейте! У него же два инфаркта уже!

— Та хоч десять!

— Звери вы, что ли, совсем?! — заорал Лёнька. — Это наш народ, наши граждане, находившиеся под оккупацией сепаратистов! Мы их освободить пришли или что?!

— А ти що тут розпоряджаєшся? — раздался издевательски-злой голос неведомо откуда явившегося Сёмки. — Ти рядовий боєць чи генерал? Тягніть, хлопці, це падло далі. У нас наказ є! [14] А ты что здесь распоряжаешься? Ты рядовой боец чи генерал? Тащите, хлопцы, эту падаль дальше. У нас приказ есть!

— Хлопцы! — дед рухнул на колени. — Не погубите! Мы со старухой всё это время из подвала не вылезали! Мы такие же украинцы!

— Раніше треба було думати, раніше [15] Раньше надо было думать, раньше , — злорадно ответил Сёмка и, прежде чем кто-либо успел опомниться, выпустил в несчастного пленника автоматную очередь.

Дед рухнул на землю, сразу побагровевшую от растекающейся крови. С воплем бросилась к нему его жена. Конвоиры растерянно переглядывались.

— Ну всё, утырок, — прохрипел Лёнька, в бешенстве оттого, что не мог даже набить мерзавцу морду из-за наставленного теперь уже на него автомата, — ты нежилец!

— Це ми ще подивимося, хто з нас нежилець! [16] Это мы ещё посмотрим, кто из нас нежилец!

Задыхаясь от бешенства, Лёнька бросился к комбату, надеясь, что Гетман непременно остановит это кровавое безумие. Командир уже успел расквартироваться в одном из уцелевших домов. Вальяжно развалившись на диване, он курил что-то странно пахнущее. Дежурный сперва не хотел пропускать Лёньку, но тот, разгорячённый всеми горькими событиями этого проклятого дня, отпихнул его и шагнул в комнату:

— Пан Гетьман, дозвольте звернутися!

«Пан» — это обращение было введено в батальоне самим командиром, и скоро, поговаривали, должно было стать уставным во всей украинской армии.

Комбат скосил на вошедшего мутные, нездоровые глаза:

— Чого тобі, Лео?

— Мені поговорити! — не очень-то владел Лёнька мовой и редко говорил на ней, но с Гетманом иначе никак нельзя было.

Гетман сделал знак дежурному уйти и лениво уселся на диване. Взгляд его странно блуждал, а движения были замедлены:

— Ну, говори…

— Пан Гетьман, потрібно негайно зупинити це свавілля! Ми ж плямувати вигляд усієї Національної Гвардії!

— Про що ти, власне?

— Як про що?! Розстріляні поранені! Вбиваються мирні жителі! Старики! Просто так! Потіхи ради!

— Що поробиш, Лео, це війна.