Елена Семёнова - Русский Жребий

При вспоминании этих чудных строф любимого актёра на глазах у Ирины Ростиславовны навернулись слёзы. Как ни прекрасны иные монастыри, но ничего прекраснее парящей над берегом Днепра Лавры не создавал человеческий гений, озарённый божественным вдохновением, — в этом старая учительница была убеждена. И в этом чувствовался ей залог того, что однажды русская земля вновь станет единой под сенью этой великой святыни. Об этом и о своих пропавших без вести внуках долго молилась она перед слывшей чудотворной иконой Божьей Матери «Печерская похвала».

Медсестра Тамара Григорьевна погибла при очередном обстреле, в ходе которого два снаряда разорвались во дворе больницы. В это до сих пор не верилось, потому что пожилая женщина работала здесь столь долго, что, казалось, так было и будет всегда. Её сын, ополченец, не успел проститься с матерью, потому что хоронили её уже на другой день после гибели — в обесточенный морг тела везли лишь в крайнем случае, когда нельзя было похоронить сразу из-за бомбёжек.

В это утро бомбёжек не было, но хоронить Тамару Григорьевну пришлось за пределами кладбища, ибо к нему невозможно было приблизиться из-за снайперов, обстреливающих похоронные процессии. Тоже боролись с террористами?..

Тем не менее, провожать погибшую медсестру отправились все, кто мог, включая раненых, которых выхаживала она, как родная мать. Хотела пойти и Мирослава — но должен же был кто-то оставаться в притихшей больнице. И она осталась.

Во время вчерашней бомбёжки она ассистировала при очередной операции. Всех больных, как всегда в таких случаях, спешно перевели в убежище, там же укрылись и медики. Но операцию нельзя прервать, а, значит, нельзя укрыться врачам, её делающим. Только молитву читай и уповай, что «не накроет».

Страха Мирослава не чувствовала. Ведь она и от тяжёлых больных, которых нельзя было перевезти в убежище, не отходила во время обстрелов. А человек, как известно, привыкает ко всему. Даже к самому страшному и невозможному: к постоянной близости смерти, к смерти, как среде обитания. Хотя нет… Нельзя привыкнуть к страданиям искалеченных детей. Детей, оставшихся без рук или без ног, детей, в чьих глазах застыл неизбывный ужас, который понесут они теперь через всю жизнь.

Ещё два месяца назад эти дети были веселы и счастливы, и ничего страшного не сулила им жизнь. Детский сад, школа, институт, обычные мечты… Школы и детсады борцы с «террористами» разбомбили в первую очередь. Слава Богу, уже окончился учебный год, и там обошлось без жертв. Часть детей уже под обстрелом вывозили из города, разделяя семьи, быть может, навсегда. Другие остались и видели разверзающийся ад, который навсегда останется в их памяти и будет являться кошмаром в их снах. Хорошо, если уцелеют в нём они, уцелеют их близкие. А как жить девочке, у которой в одночасье из всей семьи остался лишь старенький дедушка? Она ушла к нему в гости, а, когда вернулась, её дома уже не было. И всех, кто был в нём, тоже…

Нет, к этому горю привыкнуть нельзя. Никогда. И простить — нельзя. За всю свою жизнь Мирослава ни разу не испытывала к кому-либо ненависти. И, вот, впервые узнала это тяжёлое, горькое, больное чувство. И проклятья, тысячами уст ежечасно посылаемые карателям, Киеву, рвались и из её сердца.

А теперь вот убили тётю Тому, эту святую душу, никому и никогда не сделавшую зла… Туманили глаза слёзы, и не хотелось сдерживать их, но наоборот — выплакать на чьём-то плече. Вот, только плеча рядом не было.

Ко многому можно привыкнуть, но только не к неизвестности о тех, кого любишь… Письмо Олега, переданное ей журналисткой Агнией, Мирослава теперь всё время носила с собой, изредка перечитывая. Только теперь она поняла, что по-настоящему любила своего единственного друга. Почему самые простые истины понимаются и произносятся слишком поздно, а то и вовсе остаются не произнесёнными? Сколько лет молчал он, сколько лет не понимала она… Он хотя бы успел — сказать, написать. А что успела она? И как теперь жить?

Олег пропал неделю назад, когда пал передний рубеж обороны, и ничего не было известно о нём с той поры. Погиб ли он или попал в плен? А в плену что ждёт его? О зверствах карателей на захваченных территориях ползли самые зловещие слухи — будто бы всех мужчин расстреливали поголовно, не разбирая, состояли ли они в ополчении. Так ли или нет, проверить было сложно, а вот о том, что раненых, оставшихся в местном госпитале, добили — уже стало известно доподлинно. Об это рассказывал журналист Курамшин, навещавший свою коллегу Агнию.

Та, уже почти поправившаяся, но из-за травмы ноги не могшая вновь приступить к активной работе, пока оставалась в больнице, помогая здесь, чем могла. Вот, и теперь улучила минуту, заглянула в кабинет:

— Кофе будешь, Мирочка? Курамшин привёз — угощаю!

Кофе после ночного дежурства — вещь незаменимая, как живая вода.

— Опять у тебя глаза на мокром месте. Да погоди ты его оплакивать, — Агния проворно заварила кофе. — Я с Родионовым говорила, с ребятами. Они видели, как он упал при взрыве, но, возможно, он был всего лишь контужен. Надо верить, что именно так! Мёртвым никто его не видел, понимаешь?

— Тогда плен… А что с ним сделают в плену?

— Из плена возвращаются, — Агния с видимым облегчением опустилась на кушетку, отложив костыль.

— Не всегда!

— Олег вернётся, — уверенно сказала журналистка, отхлёбывая «живую воду». — Пей, пока не остыл. Чего сидишь.

— Мне бы твою уверенность…

— Готова поделиться, — улыбнулась Агния. — Единственное чему я рада, что Курамшин успел наше подопечное семейство вывезти оттуда. Он через своих знакомых нашёл каких-то добрых людей, согласившихся принять их на жительство. Слава Богу, хоть они в безопасности!

— Сама-то не хочешь уехать? Дорога ещё не перекрыта.

— Не хочу, — мотнула покрытой платком головой Агния. — Для меня же все здесь родня уже… И как? Я уеду, а все останутся? Нет уж, я так не могу. Тем более, что там, — она неопределённо повела рукой в воздухе, — меня никто не ждёт.

— А ещё здесь твой бывший муж…

— Почему бывший? Мы не разведены. Как-то никому из нас в голову не пришло заниматься этой бюрократией.

— Видимо, потому что ни у него, ни у тебя не возникло за эти годы серьёзных привязанностей.

— Видимо, — согласилась Агния. — Судя по всему, мы друг для друга неизбежность.

Мирослава посмотрела на часы:

— Скоро наши вернутся с похорон, и я смогу пойти домой. Пойдёшь со мной? Мама будет рада.

— В другой раз, — вновь мотнула головой Агния. — Тут мальчик раненый лежит. Я ему обещала, что побуду с ним. Сейчас он, правда, спит. Курамшин его родных разыскивает — фотографии во всех соцсетях вывесил. Но пока без толку. Да и не мудрено… Много, что ль, здесь сейчас народу в интернетах сидеть могут? А маме передавай поклон. И кофе, кстати, с собой возьми. Это подарок.