Елена Семёнова - Русский Жребий

Тем не менее, Мирослава очень любила свою сестру. Её детство закончилось, когда ту привезли домой, и вся жизнь полностью изменилась. Теперь Мирослава словно стала старшей. Она чувствовала себя ответственной за Галинку и всеми силами старалась помочь ей, ещё надеясь, что её можно вернуть. Она принесла в дом щенка и настояла, чтобы он остался в доме, обещая заботиться о нём единолично. Когда Мирослава к ужасу матери посадила тёплый, повизгивающий комок на колени сестре, лицо той впервые ожило, дрогнуло в подобии улыбки, в её глазах девочка прочитала бесконечную благодарность. Так сёстры снова стали понимать друг друга. И Мирослава поставила себе целью хоть отчасти возвратить Галинку к жизни и сделать эту жизнь, насколько возможно лучше, наполнив любовью и заботой.

В школьные годы у неё не было подруг, потому что на них просто не оставалось времени. С уроков она бежала домой — заниматься с Галинкой. Когда к той приходила нанятая родителями учительница-специалист, Мирослава не отходила ни на шаг, запоминая, как та работает. Вместе с Галинкой она смотрела мультфильмы, гуляла, играла перед ней с выросшим в большого косматого пса Динго, читала вслух, рассказывала… В глазах сестры она видела понимание, и это придавало сил. Постепенно Галинка худо-бедно научилась сама есть, ей нравилась музыка, нравились службы в церкви, прогулки, живопись… К сожалению, Город был весьма беден по части галерей, и Мирослава заботливо собирала фотографии известных полотен, увешивая ими комнату сестры. Когда-то имевшая талант к рисованию, Галинка и теперь иногда бралась за карандаш, словно что-то вспоминая, напрягая плохо слушающиеся пальцы. Её рисунки были похожи на те, что рисуют маленькие дети для своих родителей, но врачи и это считали большим чудом «в таком состоянии».

Так прошло детство. Сверстники играли, ходили на танцы, влюблялись. Мирослава ходила за сестрой и вместо модных журналов штудировала медицинскую литературу. Она уже знала, что непременно станет врачом, чтобы помогать таким, как её сестра, и самой Галинке.

Институт Мирослава закончила с красным дипломом. Это была последняя радость отца, ушедшего две недели спустя… Через несколько лет не стало и бабушки. Они остались втроём: Галинка, Мирослава и мать, теряющая зрение и всё реже выходившая на улицу. Вся жизнь молодой женщины разделилась между больницей, где она работала, и домом, где об отдыхе также можно было не мечтать. И всё же Мирослава не жаловалась. Их троих связывала такая крепкая любовь, которая давала силы им всем. И никогда не думала она поменять свою участь на неведомую «лучшую». Казалось, что всё так и будет вечно… Старый дом на самой окраине с огородом и козой, три женщины, живущие в своём, оторванном от остального мире.

Но однажды в Город пришла война. Без торжественного сообщения («Сегодня в четыре часа утра…»), буднично, но от этого не менее жестоко. Когда колонна вражеской техники только ползла к Городу, казалось, что это всего лишь попытка запугать. Ведь не будут же они, в самом деле, всё это использовать против ни в чём неповинных людей, «преступление» которых состояло лишь в том, что они посмели высказать своё нежелание жить в одной стране с властью, которая не уважает их прав, языка и традиций? Ведь эти вопросы можно решить миром! Просто поговорить с людьми, понять друг друга, приструнить сумасшедших радикалов, чей разбой и спровоцировал народное возмущение!

Когда под танком погиб первый человек — один из тех простых деревенских мужиков, что вместе с бабами вышли останавливать технику голыми руками и витиеватой бранью, закрались первые сомнения. Неужто и нас так давить будут? По трупам пойдут — лишь бы догнуть своё? Нет, не может быть… Ведь всё-таки мы — один народ! Что же они там — если не в правительстве, то в армии — без совести все?

Не верилось. Даже когда гнали к Городу «Ураганы» и «Грады» (никогда Мирослава в оружии не разбиралась, а теперь заставила жизнь) — не верилось. Братья! Люди! Одумайтесь! С кем вы сражаться хотите таким страшным оружием? С малолетними детьми и немощными стариками? Или уже вовсе зашорены ваши глаза и души, и вам всё равно, кого убивать — лишь бы убивать ?..

Пока шли перестрелки, попытки прорывов в Город, отражавшиеся ополчением, ещё теплилась надежда. Но сегодня утром в огород соседа дяди Вити упал первый снаряд. А затем чуть поодаль ещё один. Дядя Витя задумчиво ходил вокруг воронки, шкрябая покрытый седой щетиной подбородок, качал головой:

— От же ж бисово отродье… Ну, ты, поглянь, Славушка, шо понаделали. Пропали мои грядки! Ещё и стекло на веранде посыпалось… Нет у этих фашистов матерей, не может быть! Чёртовы они дети…

— И чёртовой бабушки, Петрович! — раздался весёлый голос.

Олег легко перемахнул через невысокий забор, хлопнул деда по щуплому плечу:

— Не горюй, отец! Скажи спасибо, что в дом не попало!

— Да уж, спасибо! — фыркнул дядя Витя. — А завтра, поди, попадёт? Как думаешь?

Олег посерьёзнел:

— Всё может быть. Пока они только пристреливаются. Проба пера, так сказать…

— Ну, дякую тоби, сынку, обнадёжил, — усмехнулся дед и, припадая на больную ногу, заковылял к дому, бранясь сквозь зубы.

Олег присел на жёрдочку забора и потянул за собой Мирославу, крепко сжав её руку. Та послушно села рядом, глядя перед собой.

Олежку Тарусевича она знала ещё со школы. Это был единственный мальчик в классе, который, нисколько не опасаясь прослыть «чеканутым», как «эта», исправно провожал её до дома, выискивал картинки и открытки для Галинки и даже гулял с ними обеими и приходил на чай. Это человеческое отношение к сестре особенно трогало Мирославу, и она была глубоко благодарна за него Олегу.

После школы Тарусевич ушёл в армию, а, вернувшись, устроился в мастерскую по ремонту машин. Руки у Олежки всегда золотые были. Если дом Мирославы ещё не рассыпался на части, то только благодаря ему: крыша, пол, ступени — всё было починено этими работящими руками. Впрочем, было у Олега и ещё одно занятие — так сказать, для души. Пописывал он для себя разные занимательные истории да стихи. Последние, правда, слабоваты были, а, вот, рассказы Мирославе нравились. Кое-что она даже читала вслух Галинке, и той они нравились также. Сам же Олег, относился к своей «писанине», как к забаве и не более того.

Странные сложились отношения между ними. Мирослава знала, что Олег питает к ней не только дружеские чувства, что он любит её, любит по-настоящему. На видного и работящего парня девицы заглядывались — только свистни! Мог бы Олег и жениться уже, и жить, как все. А он словно не обращал внимания ни на кого, преданно помогая своей однокласснице, вменив себе эту заботу в обязанность. А что же она? Своих чувств к Олегу Мирослава не понимала. Конечно, это был самый близкий, не считая матери и Галинки, для неё человек, единственный друг, на которого всегда можно было рассчитывать. Но любовь… Так связана была Мирослава семейным горем, так занята хлопотами о сестре, что не до себя было, не до разбирания собственных чувств. К тому же какое будущее могло быть у неё с Олегом? Зачем ему такая жена, такие проблемы? Ему совсем другая женщина нужна. Рассуждая так, Мирослава, однако, чувствовала себя виноватой перед Олегом. Ведь невольно подавала она ему надежду, принимая его бескорыстную помощь, позволяя ему подлаживать свою жизнь под её…