Иван Дынин - Земные громы [Повесть]

— Надо очистить.

Кочегар стоял тут же, но не собирался лезть в зольную яму. Видимо, хозяин решил, что труд подростка обойдется дешевле. У Василия дух перехватило от обиды, на глаза набежали слезы.

— Лезь, чего застыл?

— Не полезу. Я отцу помогаю. А это не наша обязанность.

Хозяин подскочил, будто его ударили кнутом по ногам.

— Ах, щенок, об обязанностях заговорил! Я тебе покажу обязанности. Что надо, то и будешь делать. Лезь немедленно.

Василий стоял, наклонив голову, и молчал. Это еще больше взбесило хозяина.

— Что делается! Я их кормлю, пою, а этот змееныш не хочет слушаться!

— Не вы нас, а мы вас кормим, — зло выкрикнул в ответ Василий.

— Что? Что ты сказал? Да я… Да ты…

— Мы работаем, а вы только и знаете гарнц собирать.

— Ну, оборванец, голытьба проклятая. Каких речей где-то наслушался… Да за такие разговоры в тюрьме сгноить мало. Ты что же, работать отказываешься? Белоручкой вырасти решил?

— Белоручки — это ваши дети, а у меня руки в мозолях. — Василий для убедительности протянул хозяину ладони.

— Гляньте-ка, люди добрые, он с моими детьми поравняться хочет. Да знаешь ты, босяк, что они будут горными инженерами? А тебе все равно придется зольные ямы чистить. В грязи родился, в грязи и помрешь.

— Нет, это я инженером буду! — выпалил Василий, и, повернувшись, пошел от ямы.

До конца дня, ничего не рассказав отцу о ссоре с хозяином, Василий занимался ремонтом. Закончив работу, собрались домой. Но у ворот их как бы невзначай повстречал Федоренко:

— Ты уже знаешь, Гаврила, что твой парень сегодня не послушался меня, не захотел зольную яму чистить?

— Он мне помогал, ему не до ямы было, — сделав вид, что знает о происшествии, ответил Грабин-старший.

— Мало того, — продолжал хозяин, — он сказал, что я даром хлеб ем, что дети мои белоручки и он работать на нас больше не станет.

— Если Василий решил, значит, так и будет. Он у нас напрасно ничего не говорит.

— А куда он денется? Кто ему работу даст? — почти миролюбиво продолжал Федоренко. — Я хотел ему жалованье прибавить. Образумь его, Гаврила.

— Принуждать не буду. Мы у детей воспитываем самостоятельность.

— Воспитываете? — взорвался хозяин. — Да он у вас грубиян, никакого уважения к старшим.

— А это вы зря, хозяин. Сами видите, как к нему казаки относятся, Василием Гавриловичем величают.

— Ну, как хотите. Потом будете в ногах валяться — на работу не возьму! — Федоренко сплюнул и, не простившись, ушел.

— Такие-то дела, сын, — вздохнул отец, — будем теперь думать, как жить дальше.

Шел 1916 год…

Дождь превратился в настоящий ливень, видимость ухудшилась, и шофер, торопливо свернув на обочину, вынужден был остановиться. Грабин, кажется, даже не заметил этого. Он сидел неподвижно, нахлобучив фуражку на широкий лоб, и дремал. Но вот стена дождя медленно отодвинулась, в кабине просветлело, шофер нетерпеливо поерзал на сиденье и громко кашлянул.

— Что, можно ехать? — встрепенулся Грабин.

— Пожалуй, уже можно. — Водитель включил зажигание, но на стартер не спешил нажать. — Я, Василий Гаврилович, давно хотел спросить у вас. Вот вы — человек заслуженный. Генерал-полковник. Герой Социалистического Труда. Доктор наук. А знают о вас мало. Я понимаю, пока нельзя писать о вашей конструкторской работе. Ну а если придет время рассказать о том, как создавались пушки, с чего бы вы начали?

Грабин задумался, чувствовалось, что вопрос оказался неожиданным для него. Но вот его полные губы расплылись в улыбке, глаза потеплели.

— Я бы рассказал о своем детстве. О том, как работал на мельнице, потом в почтовой конторе.

— А при чем тут контора? — не понял водитель.

— Корни, дорогой мой, корни. От них все начинается. — Грабин кивнул на высокий раскидистый тополь, стоявший у дороги. — Вот посмотри на этого красавца. Какой вымахал! А все от корней, от них вся сила.

Водитель удивленно мотнул головой и нажал на стартер. «Дворники» смахнули со стекла струйки воды, и впереди четко обозначилось блестящее полотно дороги. Машина плавно тронулась. И под мерное гудение мотора Грабин вновь возвратился к далеким годам юности.

…Несколько дней Василий сидел дома. На мельницу с отцом идти он уже не маг, поступать в батраки к богатым казакам не хотелось: все-таки батрак — не мастеровой. Да и годы уже были не мальчишеские, пасти свиней или телят было стыдно.

Наконец отец пришел с работы повеселевший. Ему удалось связаться с одним из старых знакомых в Екатеринодаре, и тот пообещал устроить Василия на работу в почтовую контору.

— Он говорит, грамоты у тебя маловато, а то можно было бы подыскать хорошее место. Ну да ладно, себя как-нибудь прокормишь, а мы тут управимся сами.

Семья к этому времени увеличилась. У Василия появились еще две сестры — Ирина и Анастасия. Он хорошо понимал, как трудно будет отцу, ведь и его пятерка немало значила в домашнем хозяйстве. Но оставаться в станице было нельзя.

— Я уже договорился: завтра в Екатеринодар подвода едет, тебя обещали подвезти. Так что собирайся.

В Екатеринодаре жила бабушка Василия. У нее он и остановился. Бабушка хорошо знала жизнь. Вырастила семнадцать детей, пережила мужа, осталась вдовой, работала в прачечной.

Из дома Василий захватил подготовленное прошение, свидетельство о рождении, справку об окончании начальной школы и две фотокарточки. В городе ему надо было получить в городской полиции справку о политической благонадежности. Туда он и направился на другой день.

После долгих расспросов чиновник приказал подождать в приемной, а сам бесшумно скрылся за дверью. Прошло несколько минут, и тот же чиновник, выйдя из кабинета, жестом пригласил Василия зайти.

Прямо на стене Грабин увидел огромный портрет царя. Николай II был изображен идущим во весь рост, поэтому казалось, что он вот-вот наступит на сидящего под ним полицмейстера. Василий испуганно остановился на большом удалении от стола, уставленного замысловатыми статуэтками, чернильницами, многочисленными приспособлениями для чистки перьев, для хранения карандашей.

— Проходите ближе.

Василий оглянулся. Сзади никого не было. Показалось странным, почему полицмейстер говорит во множественном числе.

— Фамилия? Имя?

— Грабин. Василий.

— Верующий?

— Верующий, православный.

— В церковь ходите?

— Ходим с бабушкой.

Василию опять показалось, что он спрашивает не только о нем.

— А отец и мать бывают в церкви?

— Конечно, бывают, как можно не бывать.

— А гости к вам приходят? Соседи, товарищи отца.

— По праздникам, если приглашаем.

— А о чем они говорят?

— О разном. Песни поют, пляшут.

— Какие песни?