Николай Луговой - Побратимы

Расспрашиваем об остальных.

— Пока все спокойно, — отвечает бледный и осунувшийся Бабичев. — Угроза, висевшая над организацией Лексина, рассеялась. Его людям можно возобновлять работу.

— Ты сказал им это?

— Нет. Воздержался.

— Этого, Иван Яковлевич, теперь мало. Надо уйти поглубже в подполье. Переждать полосу новых арестов. Разыскать провокатора. Завтра же пойдете в город.

— Боюсь, что не смогу, удрученно говорит Иван. — Третий день резь в животе. Дотронуться нельзя…

Час спустя мы получаем врачебное заключение. У Бабичева острое воспаление аппендикса. Требуется хирургическое вмешательство. С первым же самолетом его надо эвакуировать.

Иду к радистам. У них как раз сеанс радиосвязи с Краснодаром. Пока Николай Григорян отстукивает донесение, Степан Выскубов под мою диктовку записывает новую радиограмму. Мы сообщаем, что Бабичев заболел и связь с симферопольским подпольем обрывается; просим санкционировать эвакуацию Бабичева для хирургической операции, а нам прислать нового работника.

Возвращаюсь к своей палатке. Тут рядом с комиссаром сидит «Дядя Яша». Они молча глядят на костер, о чем-то задумавшись.

— Ну, как Лидия Николаевна? — спрашиваю Ходячего.

— Не жилец она на этом свете, — угрюмо отвечает Яков. — Мы с Миронычем ломаем голову над тем, кто провокатор?

Разоблачить врага, пролезшего в подполье или в партизанский круг и, может быть, успевшего отличиться в бою, — задача не из легких. Кто он, подлый отщепенец?

Мы терялись в догадках, а провокатор был рядом, среди нас. Позднее было установлено, что им оказался Григорий Кольцов, работавший связным в нашей бригаде. Но к тому времени Кольцов ушел в город и, таким образом, поймать его и обезвредить мы не смогли.

В результате арестов часть наших людей была потеряна. Но другие продолжают работать. И их немало: организации «Дяди Яши» и Лексина, молодежная организация Бориса Хохлова — Семена Кусакина, группа Александры Волошиновой, группы Евгения и Софьи Лазаревых, Степана Урадова, Савелия Козлова, Василия Брезицкого, Григория Данова, Ольги Щербины, Галины Самарской, Петра Смирнова, Сергея и Ольги Шевченко, Надежды Усовой, Василия Лабенка — словом, широкая сеть организаций и групп. Ими надо руководить. Поэтому в городе позарез нужен крепкий организатор подполья. А Бабичев вышел из строя. Кем его заменить?

Пока вместо Бабичева посылаем в Симферополь нашего связного Валентина Сбойчакова. Посылаем с болью в сердце, ведь провокатор знает его и может выдать, но другого выхода нет.

В назначенное время мы отправляемся на Большой баксанский аэродром. Идем туда всей бригадой — Большая земля приказала усилить охрану аэродрома и гарантией принять самолеты на посадку. На лесные прогалины легли длинные тени. Снизу, от речки, уже тянет прохладой. Навстречу ей по глухой лесной тропе шагает людская колонна. Там, где тропа петляет, колонна вьется змеей; она теряется меж развесистых кустов кизила и толстенных, в три-четыре обхвата, стволов вековечных буков. А когда напрямик бежит тропа, идущие гуськом боец за бойцом, отряд за отрядом образуют длинную живую вереницу. Бригада сейчас невелика: и четырех сотен нет в ней, но оглянешь цепочку — целое войско.

Рядом шагает Федор Федоренко. Он среднего роста, коренастый и тугой, будто из бронзы отлитый. Вихрастая голова гордо посажена на сильную шею, лицо волевое, открытое, чуть скуластое, глаза быстрые, озорные. Не идет, а словно летит. Его лихая натура чувствуется во всем — и в распахнутом брезентовом бушлате, и в манере носить пилотку набекрень — да так, что неясно, как держится она на голове. И, прежде всего, в характере — горячем, беспокойном.

В партизанский лес Федоренко пришел трудной дорогой.

При отходе наших войск в Севастополь осенью 1941 года взвод лейтенанта Федоренко охранял штаб соединения. Под Байдарскими воротами его настигли вражеские мотоциклисты. Взвод Федоренко стал заслоном. Опасность для штаба миновала, но пробиться в Севастополь самому взводу уже не удалось — путь был отрезан.

Вернулись в Ялту, погрузились на рыболовецкий сейнер. Вышли ночью в море и взяли курс на Севастополь. Но поступило приказание: сейнеру возвратиться в Ялту, людей выгрузить и забрать важный военный груз. Задание выполнили, а сами остались в опустевшем городе.

Собрались в санаторном клубе. Предлагали разное: одни — силой пробиваться в Севастополь, другие звали в лес, к партизанам. Были и такие, что советовали переодеться в гражданское и выждать, пока изменится обстановка. Федора от такого предложения передернуло.

— Отсиживаться? А Родину пусть другие защищают? — вспылил он. — Это же измена!

Федора поддержали. Его избрали командиром отряда.

В лес пробились не все. Федор оказался среди тех, кто добрался до партизанского лагеря.

А спустя некоторое время в партизанском лесу разнеслась о нем слава. В долине речки Марта немцы и татарские националисты грабят партизанские базы — группа Федора Федоренко, объединившись с группой Александра Махнева, наголову разбивает колонну грабителей. Требуется провести по всему горному Крыму группу связных центрального штаба — в боевое охранение к связным Мокроусов ставит группу Федоренко.

Федор был в числе первых добровольцев, оставшихся в лесах на вторую трудную зиму. Много хорошего можно было бы сказать об этом удивительном человеке.

— Николай Дмитриевич! — прерывает мои думы Федоренко. — Дайте мне словацкую группу. Сегодня я опять был в пятом отряде, встречался со словаками. Хорошие хлопцы. Чувствуется, что на немцев у них зуб острый.

— Из словаков, дорогой, думаем особый словацкий отряд сформировать.

— Но пока их мало, пусть будут при нашем отряде, — попросил Федоренко.

Принимаем самолеты. Оказалось, что пополнение, которого мы так долго ждали, прибыло не к нам, а в заповедник. Часть прибывших просит, чтобы их оставили у нас. Беру на заметку фамилии: Мазурец, Курсеитов, Красавин, Парфенов, Глущенко… Пишу радиограмму Булатову с просьбой оставить прибывших ребят в бригаде. На большую землю полетели Н. Бабичев, Я. П. Ходячий («Дядя Яша») с больной женой.

Как всегда, после приема самолетов в лагере царит оживление; мы делим полученные с Большой земли подарки, читаем и перечитываем письма, поем новые песни. Вот она, партизанская жизнь. Горе и радость в ней всегда рядом.

Закат почти угас. Но еще видно, как в сумерках плывут громады гор: шатер Чатырдага, зубчатая Демерджи, длинная Тирке с ровным плато. А внизу, в предгорье, уже стемнело. Лишь местами пламенеют островки огней. Это — ориентиры, постоянно поддерживаемые немцами для своей авиации.