Павел Васильев - Повести

Пули цокали рядом, срубали листья и ветки. А он бежал.

Он бежал, когда уже перестали стрелять, бежал до тех пор, пока не перехватило дыхание. Лег на сырой болотный мох, прижался к нему лицом, приник. От мха пахло плесенью. Пахло грибами. По-обычному, по-лесному. Как всегда.

— Да что ж это, а? Как зайца гнали! Стреляли! У меня дома! — недоуменно сказал Иван. — Да что ж это вы, сволочи! Как зайца! Ах ты мать честная!

Чуть не заплакал от обиды и злости Ребров. Полежав, поматюгавшись, он поднялся и пошел. Отыскал рощу, где ночевали накануне, собрал стадо, звал Афанасия. Но так и не дозвался. Убег Афанасий.

— Ну что ж, один пойду! — сказал Иван. — Проберусь, а ты драпай, сукин сын. Я не побегу.

С наступлением темноты Иван поднял стадо.

Он спешил. Шел всю ночь и весь следующий день. Обходил стороной попадавшиеся на пути деревеньки. Несколько раз пересекал шоссейные дороги. А потом вступил в настоящий дремучий лес. Трава здесь не росла, под заплесневелыми ветками елок было сумеречно. Вода и болотная грязь чавкали под ногами. И казалось, этому лесу не будет конца. И день шли, и два, и три. Все та же темень и трущобная глушь. Ни зверя не видно, ни птицы. Хотя бы дятел стукнул!

Голодные коровы истекли телом, останавливались, задирали головы и хрипло, протяжно мычали, роняя тягучую слюну, ложились, не слушались Ивана. И сам он устал, едва волочил опухшие в ступнях ноги. Потемнел, оброс рыжей, как прошлогодняя хвоя, бородой. Хлеба у Ивана не было, питался он молоком да лесной кислицей и от этого приболел.

«Вот и сам я вроде коровы стал. Весь лес лепешками закидал, и в пузе протоколы пишут, — думал Иван. — Ну, ничего, Ребров, со свистунком-то шибче бегать будешь. Двигай, двигай!»

В ночь совсем плохо стало Ивану. Тошнило. Все тело покрылось холодным потом. Кружилась голова.

Иван никак не мог согреться, пристроиться поудобнее где-нибудь, все было сырым и скользким. Перед рассветом уснул. Когда проснулся, был настоящий день. Лучи солнца, как белые длинные палки, навылет проткнули хвою. Иван вскочил, поняв, что проспал. Стадо ушло.

— Ах ты господи мой! — ужаснулся Иван. И, придерживая спадающие, ставшие широкими штаны, он почти побежал по следу.

Но как ни спешил, ни старался Иван, собрал он только часть стада. Самых отощавших коров. А позже увидел еще одну.

Сначала он услышал долгий и тягостный вздох, болезненный и гулкий. А потом слабое, тоскливое мычание. Забежав за ельник, Иван увидел рухнувшую в трясину корову. Она уже почти по хребет погрузилась в грязь и лежала, вытянув длинную шею. Мошкара тучей вилась над нею. Увидев Ивана, корова дрогнула, пытаясь подняться, промычала, и в ее больших розовых зрачках мелькнуло что-то, будто осмысленная просьба, надежда. Иван спустился к трясине, ухватился за коровью голову и потянул на себя. Корова дернулась, забилась, но трясина только плотнее обхватила ее, засасывая.

— Ну, ну, милая! Буренка, ну! — просил, умолял Иван, напрягаясь до красноты. Он оступился и сам провалился в трясину. Ноги не чувствовали опоры, ползли куда-то. Иван попытался повернуться, но оттолкнуться было не от чего, и он еще глубже погрузился в жидкую торфяную кашицу. С трудом дотянулся до крайней елочки. «Только бы не сломалась», — испуганно думал Иван, видя, как напряженно прогнулся тонкий коричневый ствол. Порезав о траву ладони, Иван вылез на твердый кряж.

— Ах ты мать честная! — с досадой выругался он, оглядываясь. Отбежав в сторону, выкорчевал сухую елочку, одну, другую, бросил их на кочки. Корова больше не шевелилась, только тихонько мычала и фыркала Ивану в лицо травянистым теплом. Она дышала тяжко и редко. Иван вплотную подобрался к ней и, двумя руками обхватив за шею, потянул. Корова вдруг вывалила шершавый язык и неожиданно лизнула Ивану руку.

— Чего ты? — испуганно крикнул Иван. Он увидел рядом с собой крупный зрачок, не мигая глядящий на него, все понимающий, все разумеющий. Корова плакала. — Ну! — крикнул Иван. — Чего ты! — Он отвернулся. — Думаешь, уйду? — спросил Иван. Корова лизала ему руку. — Не уйду, не брошу так.

Иван встал, вынул нож, с минуту смотрел на корову, затем резко сорвал с головы кепку, прикрыл корове глаза и ударил наотмашь…

Лес поредел. Появились березы, полянки, поросшие травой.

Иван понял, что где-нибудь поблизости есть жилье. Оставив коров, он пошел вперед и вскоре вышел к реке. Река была широкой, тихой, берега поросли высоченной, в рост человека, травой. Трава свисала над водой. Носились темно-синие маленькие стрекозы. Иван попил и хотел уже идти обратно, но вдруг, совсем рядом, за кустом, увидел человека. Тот лежал на спине, закинув за голову руки.

— Эй! — тихо позвал Иван.

Человек сел, надел кепку и повернулся к Ивану.

— Ты один? — спросил Иван.

Незнакомец внимательно осмотрел Ивана и учтиво сказал:

— Здравствуйте.

— Здоро́во. Ну что тут? Как дела? Наши — где?

— Вы имеете в виду фронт?

— А что ж еще?

— Право, не могу вам сказать.

— А это что за река?

Незнакомец ответил.

— Ух куда меня занесло! Неужели и тут немцы?

— Кругом немцы. Все деревни заняты.

— Вот как! Н-да. Что делать-то, а?

— «Все течет, все изменяется». Кстати, это тоже сказал немец. Представляете, какой парадокс!

— Это верно. Ну ничего, пусть течет, — ответил Иван. Он внимательно осмотрел незнакомца. Тот был худой и щуплый. Рубашка расстегнута на груди, шея по ворот загорелая, розовая, а ниже белая, бабья. И руки белые. — Что ж делать, а? А ты куда двигаешь? — спросил Иван. — Или здесь останешься?

— Я? К Ленинграду.

— До самого Ленинграда?

— И до Ленинграда дойду.

— Не дойдешь.

— Почему же?

— А так.

— Извините, внешность обманчива.

— Это верно. А ты сам-то кто?

— Я? Из Порхова. Архивариус.

— А-а… — Иван впервые слышал такое слово, что оно значит, не знал, но кое о чем скумекал. — Тогда другое дело, — сказал Иван. — А меня от травы да молока совсем свалило. Может, поглядишь?

— Что?

— Ну… метель.

— Какая метель?

— Ну… за кусты бегаю.

— Не понимаю, зачем мне смотреть-то?

«Не то!» — догадался Иван, помедлил и спросил на всякий случай:

— Может, хлеб у тебя есть?

— Есть немного.

— Может, молока хочешь?

— С удовольствием! Не откажусь!

— Ну, тогда пойдем! Побалуемся!

Они пришли к стаду. Иван надоил молока, угостил архивариуса. Съел полбуханки хлеба. Стыдновато, конечно, было, да что поделаешь! Не до стыда. После еды Ивана сморило в сон.

Он лег в тень под кусты, прикрыл лицо кепкой, но из-под кепки в щелку посматривал на архивариуса. Кто знает, что за человек, но пусть попробует пошалит… У меня, брат…

Проснулся он оттого, что рядом громко говорили. Прислушался.

— Здесь хозяин есть, с ним и договаривайтесь.