Владимир Бээкман - И сто смертей

К той осени, когда начались школьные занятия, многие небольшие странички в записной книжке с клеенчатой обложкой были сверху донизу исписаны номерами.

Дом Робинзона оставался неизменным во все времена. В летной школе для Берга самым обременительным было летом приезжать домой. Это оказалось неизбежным, деваться было некуда. Так он и выполнял эту обязанность — до того крупного скандала, который оборвал его связи с домом.

Даже пролетая над городом, Берг всякий раз чувствовал, как дом с подрисованными черными квадратами несуществующих окон пристально следит за ним Ощущение это мешало курсанту, свои самые грубые ошибки в пилотировании за все время учебы он совершал в воздушном пространстве родного города.

Сейчас нос LQ86 был нацелен именно туда. До сих пор Берг всегда избегал этого города, теперь вместе с позывными поступил приказ — он почувствовал вдруг огромное облегчение. Больше ему не нужно было прислушиваться к самому себе и к моторам, ему дана воля после выполнения этого последнего приказания ощутить и усталость. Координаты говорили сами за себя, решение было принято, и не его дело рассуждать, правильное оно или нет. Он выполнит и этот приказ, как выполнял до сих пор все другие приказы.

Войдя в воздушное пространство города, Берг сделал энергичный вираж. Самолет было слегка заупрямился, но Берг небольшим усилием преодолел сопротивление. Следить за наземными ориентирами ему было ни к чему, даже летя вслепую, он бы тут никогда не сбился с курса. Перед носом самолета уже показалась отмеченная скоплением огней цель. Здесь также пренебрегали правилами затемнения.

С каждым мгновением цель все приближалась. Сначала пошли пригороды, затем огни стали чаще. Желтоватый, с отдельными цветными крапинками ковер плыл навстречу. Наконец в переплетении улиц обозначился длинный прямой бульвар, от него вправо вскоре свернет Малая улица — на пересечении этих двух линий и находится объект, координаты которого только что прозвучали в наушниках.

Высота была слишком большой для того, чтобы в темноте разглядеть отдельные дома. Этого и не нужно было. Перекрестки улиц прослеживались четко. Совсем как на хорошем, точном плане. Берг осторожно выровнял самолет и лег на боевой курс. Вот сейчас Коонен поймает в прицел бомбометания точку, которую Берг обозначил ему крестиком на карте. Когда наступит нужный момент, он уверенно нажмет на кнопку спуска.

Самолет, казалось, замер над землей. Никакой тряски, ни одного перебоя в ровном гуле моторов.

И тут Коонен медленным, размеренным движением поднял правую руку и положил большой палец, ноготь которого выглядывал из обтрепанной перчатки, на красную, давно уже испещренную сеткой мелких черных трещинок кнопку. Жесткий раструб летной перчатки подрагивал от вибрации моторов.

Берг почувствовал, как вздрогнул самолет, когда навстречу ревущей бездне морозного воздуха распахнулись бомбовые люки. Еще секунду выдержав прежний курс, Берг легко положил LQ86 на левое крыло, произвел пологий разворот и взял курс на свой далекий, почти недосягаемый отсюда остров. Хорошее самочувствие вдруг вернулось. Голова стала необыкновенно легкой, дыхание свободным, он избавился от чего-то тягостного — разом и окончательно.

Дом Робинзона сгорел последней военной весной.

Это случилось в те дни, когда серия жестоких ночных бомбардировок уже подходила к концу. Центр города лежал в развалинах, половина домов сгорела, другая половина обвалилась. По обе стороны бульвара между домами также зияли провалы, но чем дальше от городского центра, тем реже встречались разрушения. К счастью, дом Робинзона, пожалуй, стоял ближе к окраине, и потому удары бомб пощадили его. Уже зародилась робкая надежда, что, может, и на самом деле пронесет.

На деревьях набухали почки, в воздухе носилось предчувствие весны и скорого избавления. И все же ночи по-прежнему оставались тревожными, редкая из них обходилась без воя сирен.

В одну их этих весенних тревожных ночей наискось через Малую улицу лег самый краешек бомбового ковра, сброшенного в черной вышине с невидимого тяжелого самолета. Одна фугаска угодила в вырытое в саду убежище и погребла там все семейство домовладельца, другая расщепила обращенный к улице угол дома Робинзона и выбила в окнах все до единого стекла, кроме тех, что были выведены черной краской на стене. Длинная разодранная щепа обшивки занялась от огня соседнего горящего дома, и меньше чем через четверть часа после разрывов дом Робинзона был весь охвачен пламенем и пылал как кудель. С верхнего этажа из окон торопливо выбрасывали связанные заранее на всякий случай узлы одежды, потом уже и жильцам самим пришлось поторапливаться. Большую часть нижнего этажа занимала большая тихая хозяйская квартира, там уже некому было спасать вещи или спасаться самому, окна зияли пустыми чернеющими провалами, пока не зарделись от пламени.

Из квартиры Бергов живой выбралась мачеха. Больше к тому времени жильцов там и не было. Кровоизлияние в мозг еще во второе военное лето свело в могилу старого Берга, которому так и не пришлось больше увидеть сына, и с тех пор в опустевшей квартире мачеха жила вдвоем с котом. Взрыв, разворотивший угол дома, отбросил женщину на косяк двери, и именно поэтому, очумев от удара, с огромным синяком и ссадиной на лице она позднее всех выбежала на улицу Обезумевший от страха кот выскочил прямо через окно и уже больше никогда не возвращался.

Жильцы перевязали мачехе Берга голову и пытались успокоить ее, отпаивая холодной водой. Других успокоительных средств неоткуда было взять. Но пережитое потрясение и нервный шок свалили худощавую женщину. Наутро после окончания налета ее пришлось отправить в больницу, которая была переполнена пострадавшими, все больше с переломами да ожогами. Там, в забитом ранеными коридоре, мачеха Берга и угасла. Тяжелая инфекция, занесенная через разбитую губу, за четыре бредовых, в жару, дня доконала ее. Валившиеся от усталости с ног, оставшиеся без лекарства врачи могли бороться лишь за жизни очень немногих людей.

Обо всем этом Берг уже ничего не знал.

Правда, Елена, та, что жила через коридор в дворницкой квартире, обо всем без утайки ему написала. Спустя неделю после этих событий, приютившись в уголке временного барака, она с болью в сердце попыталась изложить на бумаге трагические подробности этой страшной ночи и последующих дней. И вновь дом Робинзона сгорел дотла, и мачеха Берга покинула этот мир. Елена сообщала даже номер ее участка на городском кладбище: 181746. Это было столь же достоверно, как и номер полевой почты капитана Берга, который она пометила на конверте. Но к тому времени, когда конверт с каллиграфически выведенным рукой Елены адресом, пройдя через загроможденные бесчисленными письмами столы военной цензуры, попал в сортировочный центр, номер полевой почты капитана Берга угодил в список подразделений, куда почтовых отправлений уже не доставляли.