Игорь Акимов - Баллада об ушедших на задание. Дот

Рэм был некрасив, почт уродлив: мелкие, узко поставленные глазки, сверлящий взгляд, который казался злым, даже если Рэм был в добром расположении духа; нездоровая кожа; срезанный подбородок; короткие губы не закрывали чуть скошенных вперед зубов. Но слава Рэма компенсировала все. Он для того и в разведку пошел, чтобы заработать побольше наград и выслужиться до офицерских погон. На всю дивизию он был знаменит храбростью: показной, шумной, скандальной, но храбростью. С наградами был порядок: две «Славы» и три «За отвагу», даже Рэм полагал, что это неплохо. А вот погоны, как говорится, по-прежнему «не светили». Дальше сержантских лычек дело не шло. Дважды он подавал заявление - просился в школу младшего офицерского состава. Слава богу, голова варит и грамоты не занимать. Но его не брали. Потому что парторг - все тот же Иван Григорьевич - специально сходил в отдел комплектования офицерского состава и объяснил старшему, что не может носить погоны советского офицера человек, который превыше всего ставит свое тщеславие и гордыню, с которого станется ради очередного чина или ордена послать на смерть не только подчиненное ему подразделение, но и отца родного. Иван Григорьевич не скрыл свой поступок от Рэма, сам поставил его в известность, для чего требовалось немало мужества, это признали все. Обошлось. Обошлось потому, что для Рэма это было всего лишь очередным препятствием. А так он и на секунду не усомнился, что в конце концов выйдет по его, и только эта уверенность сделала его снисходительным, а отношения между ним и Яриной - терпимыми. Кстати, о том, насколько прав Иван Григорьевич, Рэм не задумался ни разу. Иначе это был бы уже не Рэм, а какой-то другой человек. Ему бив разведке с ее взаимовыручкой не удержаться, если б не капитан Сад. Это Рэм знал. Но почему так случилось, он не задумывался тоже, как не задумывался вообще над поведением других людей - ему это было неинтересно. Но если б его об этом спросили, может быть, он сказал бы, что капитан Сад один его понимает или же знает ему дену, в общем что-нибудь в этом роде. И только одного он не решился бы сказать: что капитан Сад его любит. А между тем это было именно так.

…Уже минут десять прошло, не меньше, с тревогой подумал Рэм. О чем Ярина может столько времени толковать с фрицами? Вот не сойти мне с места, если они его не накормят. Ну по крайности чарку поднесут…

Рэм вдруг испытал такой приступ голода, что даже замутило. Надо что-то делать, решил он. Когда чем-нибудь занят - отвлекает.

Десять минут не пропали зря. Рэм уже знал, что двор не так пуст, как ему показалось в первый момент. То и дело через него проходили; почти никто не пользовался фонариками, выходит, знали двор хорошо. Где-то за углом двое бубнили вроде бы по-белорусски, но разговор был негромкий, и Рэм не мог разобрать слов. С другой стороны, от сарая, слышалась немецкая речь. Но если кто и беспокоил Рэма, так это человек в четвертом окне второго этажа. Он погасил свет и был уже в ночной рубахе. Курил - это и выдало его. Слабый свет то озарял лицо и ткань рубахи, то превращался в едва тлеющую точку. Второй этаж ненамного возвышался над стеной, но все-таки возвышался, и Рэм с некоторым запозданием понял, что, если в любом из ближайших окон зажжется свет, его обнаружат немедленно. Даже этот курец может его заметить, если присмотрится к гребню стены. Звезды не бог весть какая подсветка, но для этого дела больше и не надо.

Огонек сигареты отполз чуть в сторону, пыхнул, и Рэм увидел, что немец повернулся, что-то ищет в комнате. Сюда не смотрит…

Рэм отполз назад метра на полтора; теперь со стороны двора под ним была крыша сарая. Только бы не шифер или черепица…

Рэм осторожно сполз на крышу. Голые ступни ощутили знакомое прикосновение. Бетон? Рэм шагнул смелее. Бетон! Да они здесь, оказывается, деловые ребята. Куда до них линии Маннергейма!

Ярина все не показывался в сияющем просвете двери. Ох, чует мое сердце, сокрушенно подумал Рэм, придется мне заглянуть, что у них за этой дверью. Еще минут десять подожду… ну, десять, пожалуй, маловато, возьмем Полчаса; а больше ждать будет никак нельзя… Значит, решено: жду полчаса - и по коням.

Он дополз до края крыши. Рядом была еще одна, а между ними просвет - черная непроглядная щель. Ну, была не была…

Рэм повис на руках и бесшумно спрыгнул на землю.

Новая позиция не выдерживала ни малейшей критики. До двери далеко. Двое славян - вот они; оба в немецких мундирах, сидят на каком-то ящике, покуривают, баланду травят. И отступать отсюда некуда. Если что - зажмут, как крысу.

Рэм передвинул автомат на грудь и, прижимаясь спиной к кирпичной стене, стал красться вдоль сооружения, которое он вначале принял за сарай. Он поискал ощупью окна - их не было. Большего Рэм узнать не успел - навстречу ему приближались шаги. Идут двое. Даже не идут - прогуливаются: подошвы не стучат, только песок под ними неторопливо поскрипывает.

Отступать поздно. Идти вперед? А успеешь ли проскочить? И есть ли там где укрыться? Вдруг окажется, что эта конура стоит вплотную к следующей…

Рэм медленно-медленно опустился вдоль стены, присел на корточки.

Вот немцы уже рядом… прошли…

Выпрямился… И, распластываясь по стене, неслышной тенью скользнул вперед за угол.

Теперь дверь была в десяти-двенадцати шагах от Рэма. Потребуется - можно проскочить одним рывком, никто и сообразить не успеет, что произошло.

Немцы возвращаются…

Рэм передвинул автомат за спину, чтобы металл ненароком не блеснул, стал в теневой угол и даже глаза сощурил (если бы рассказать, сколько народу погубил блеск белков!), но не плотно, ровно столько, чтобы все видеть и не выдать себя.

Голоса немцев приближались.

Рэм стоял прямо; приглядятся - увидят, но с какой печали им всматриваться в этот темный угол?

И Рэм перестал об этом думать и вообще постарался рассеять свои мысли; он их тоже маскировал, чтобы, упаси бог, немцы ничего не почувствовали.

Рэм увидел их уже совсем рядом. Черные мундиры, понял он.

Они остановились возле этого же угла. Один даже прислонился.

Стоило Рэму чуть шевельнуть правым локтем - он бы коснулся эсэсовца.

- Вы не правы, Джон, - сказал эсэсовец, и по голосу Рэм понял, что тот молод. - И доказать это весьма несложно. Я ведь не спорю, что вы, американцы, чертовски богаты. Это очевидность. Но золото пропитало ваши мозги, и вы отучились думать. Идея вашей цивилизации примитивна: заработать деньги, чтобы потом с их помощью заработать еще больше денег. И так без конца… Это замкнутый круг, Джон. Вы ходите по нему, как слепая лошадь, которая вертит жернова. Вся Америка ходит по этому кругу…

- Зарабатывать деньги - идея не очень романтическая. И в этом, штурмбаннфюрер, я согласен с вами. - Американец неплохо шпарил по-немецки, это даже Рэм понял. - Но все-таки она гуманней вашей, нацистской, идеи уничтожения всех неарийцев. В ней хоть какой-то смысл!