Питер Устинов - Побежденный. Рассказы

— Ему уже нашли замену.

— Подделывать документы — занятие опасное. — Жизнь сейчас вообще довольно опасная штука. Убальдини надулся.

— Хотите вернуть Шуберта?

На лице Эрхардта ничего не отразилось.

— Какие условия?

— Винтершильд.

— Что?

— Может, я неправильно произношу эту фамилию, — сказал Убальдини и продиктовал ее по буквам.

— Не знаю, о ком вы говорите.

— Вы уверены?

— Совершенно. Убальдини откашлялся.

— Я расскажу вам об этом человеке. Должен сразу предупредить, его разыскивает итальянское правительство в связи с военными преступлениями заодно с человеком по фамилии Бремиг, о котором мы почти ничего не знаем — собственно говоря, может, его и нет в живых. Но Винтершильд определенно жив. Накануне мы преследовали его до Специи, но он ловко скрылся от нас с помощью двоих немцев, одного из которых переправили на борт «Фернандо По».

Выражение лица Эрхардта нисколько не изменилось, хотя он быстро понял, о ком речь.

— Затем мы получили сведения, что он отправился на юг. Его легко узнать, мой дорогой Эрхардт. Говорю это вам на тот случай, если он представился другой фамилией. У него непрерывно помигивает правый глаз.

Эрхардт задумался.

— Нет, — в конце концов сказал он, сосредоточенно морща лоб. — Такого человека не знаю.

— Уверены? — негромко спросил Убальдини. — Должен с прискорбием предупредить: если выясню, что знаете этого человека и в сущности покрываете его, то всей силой обрушусь на вашу организацию. Вас всех арестуют и посадят в тюрьму.

Эрхардт был уязвлен.

— Я не думал, что в моих словах можно усомниться.

— В таком случае позвольте сказать, у вас очень слабое воображение, — ответил полковник. — Обещаю, что если выдадите нам этого Винтершильда, получите обратно Шуберта и, возможно, даже еще несколько менее конкретных одолжений. Все будет зависеть от моего расположения духа. С другой стороны, если узнаю, что как-то помогли этому человеку, то сокрушу организацию, которую вы так умело и старательно создавали. Решайте сами. Эрхардт не стал раздумывать.

— Я уже дал вам ответ. И хочу предупредить, что, если попытаетесь уничтожить мою организацию, мы будем сопротивляться аресту.

— Как? — рассмеялся Убальдини.

— Оружие, которое мы давали напрокат кинокомпаниям, не бутафорское, — ответил Эрхардт с холодной угрозой, — и мы организованы гораздо лучше, чем вы.

— Лучше, чем американцы? Чем англичане?

— Да.

Убальдини затрясся от смеха и хлопнул Эрхардта по спине.

— Совершенно согласен с вами, — сказал Эрхардт, — однако на нашей стороне легкое численное преимущество над удачливыми бандитами в Абруцци.

— Несомненно.

— Мы не станем колебаться, — спокойно произнес Эрхардт.

Убальдини расплылся в улыбке.

— Мой дорогой, восхитительный Эрхардт, мы оба достаточно умны, чтобы не сражаться ничем, кроме мозгов. Встреча была в высшей степени очаровательной. Я четко изложил свою позицию, а вы выдвинули контругрозу, от которой у меня поджилки затряслись. Настолько серьезную, что я даже могу сократить вам поставку бензина. Теперь у меня другое свидание. С восхитительной маленькой женщиной, которая в полной мере оценивает силу полиции.

Давайте вскоре встретимся еще раз. A bientôt [63] До скорого свидания (фр.). , герр Верли. Возвратясь в свой кабинет, Эрхардт сел за стол и торопливо обратился к своему заместителю.

— Фромм, нужно действовать быстро. Знаешь Гансена, нового?

— Да.

— У него есть какое-то прошлое, какая-то история, называй как угодно — во всяком случае, его ищет итальянская полиция. За освобождение Шуберта они требуют, чтобы мы выдали его.

— В таком случае, — ответил Фромм, — нужно соглашаться. Мы не можем позволить себе укрывать кого-то по сентиментальным причинам. Наше положение очень ненадежно.

— Нет, — сказал Эрхардт, — этот человек был офицером. Об этом свидетельствует вся его манера держаться, и если его теперь обвиняют в военных преступлениях, это лишь означает, что он был хорошим офицером. Я отказываюсь выдавать людей сомнительному правосудию только потому, что они прекрасно выполняли свой зачастую мучительный долг. Нет.

И ненадолго задумался.

— Послушай, — заговорил он снова, — сними Редлиха с того самолета в пятницу. Отправим Гансена вместо него.

— Но Гансен не техник! — запротестовал Фромм.

— Ничего, мы пока что выполняли наш договор безупречно, им придется принять это единственное исключение. Гансена надо отправить из этой страны. Итальянцы, увидя, что мы говорим правду, отпустят Шуберта и так.

Фромм, я завтра поеду лично и привезу его обратно, чтобы можно было посадить его в самолет послезавтра утром.

Голубоглазый скривил гримасу.

— И вот что, Фромм, — сказал Эрхардт, больше всего ненавидевший безмолвное осуждение, — на тот случай, если произойдет самое неприятное, нужно быть готовыми действовать незамедлительно. Наши планы тебе известны. Твоя обязанность — позаботиться, чтобы все было наготове. Ясно?

На другое утро солнце рано поднялось над Сан-Рокко, несколько высоких облачков предвещали идеальный день — не для охоты, поскольку было слишком ветрено, не для осмотра достопримечательностей, а для съемок.

Джоул Хелстром, один из величайших в мире кинооператоров, посмотрев на горизонт через матовое стекло, сказал:

— Недурно.

Собственно говоря, условия были превосходными, однако мистер Хелстром настолько проникся сознанием собственного величия, что позволял себе выражать по поводу чего бы то ни было в лучшем случае сдержанный оптимизм.

Режиссер Лютер Таку, тоже ранняя пташка, после совещания со сценаристом Бартремом Магнусом решил снимать душераздирающую сцену уничтожения деревни немцами.

Для этой цели «Олимпик Пикчерз» выстроила из досок и гипса меньше чем в ста ярдах от Сан-Рокко нетронутую деревню, уразумев-таки, что очень трудно показать уничтожение деревни мнимыми немцами после того, как это было успешно сделано настоящими.

Фильм, о котором идет речь, явился, разумеется, следствием писательского таланта Хупера Бойта. Роман, озаглавленный «Столь громко трубят ваши горны», получился конспективным, косноязычным, убогим по стилю, сбивчивым и коммерческим. Его кульминационные пункты искусно сводились к бурным лирическим извержениям телеграфной краткости, перемежаемыми пустынями многоточий и выкрутасами стиля, превращавшими описательные эпизоды в ряд убедительных заголовков. Роман «Столь громко трубят ваши горны» был признан всеми литературными кругами лучшей книгой дня, недели или месяца.

«Олимпик» была готова на любые жертвы, дабы обеспечить успех своей киноэпопее, и пригласила актеров, получающих астрономические гонорары. На роль графа взяли звезду немого кино, выбившегося с неумолимым течением времени в полковники конфедератской армии. Не было ни единой драмы из ранней американской истории, где не появлялся бы этот выдающийся седовласый человек, Дюран Диксон, либо сдающимся в плен, либо гибнущим с необычайно высокопарными словами на устах. Графу, поскольку он играл эту роль, было бы самое место на полях тех сражений. Настоящий граф, оскорбленный своей предполагаемой связью со столь недавней историей, заперся в своем замке и захандрил.