Василий Кучер - Плещут холодные волны. Роман

- Спасибо, мне не привыкать. На войне и лежа приходилось летать, на кукурузнике…

- О! Хороша машина. Куда вертолетам до нее! Настоящий торпедный катер, - похвалил радист и исчез в кабине.

Заревели оба мотора, и самолет покатился по бетонированной дорожке. Оглянувшись на тюки, что качались за его спиной, Крайнюк снова не заметил тот миг, когда колеса оторвались от земли. Вот сколько уже поднимается в воздух и всегда прозевает: или разговорится с кем-нибудь, или задумается.

Под крылом качнулись яркие киевские огни, а потом земля утонула в глубокой темноте.

Некоторое время Крайнюк наблюдал за миганием далеких созвездий - пролетали над Ржищевом, Каневом, над Черкассами. А за Черкассами, где самолет выгрузил часть тюков и ящиков, тьма стала глубже - начиналась украинская степь.

Крайнюку стало скучно, и он решил заглянуть к летчикам. Приоткрыв дверь, он увидел необыкновенную картину. Радист сидел за своим столиком с радиоаппаратурой, штурман смотрел на карту, а летчик, молодой и веселый красавец с вдохновенным лицом, подняв вверх руки, громко пел высоким тенором:

Альтиметр показывал семь тысяч метров высоты.

Крайнюк так и похолодел от неожиданности. Он боялся вздохнуть, чтобы не всполошить юного летчика, чтоб навсегда запомнить образ этого счастливого крылатого певца.

Радист заметил Крайнюка и что-то шепнул в микрофон. Летчик сразу встрепенулся, положил руки на штурвал и удобнее устроился в кресле.

- Заходите, пожалуйста! - закричал Крайнюку радист и показал на летчика. - Не удивляйтесь. Он в нашей самодеятельности поет. Первый солист…

- Молодец! - искренне похвалил Крайнюк.

- Где уж там! Раз ему нагорело за эти пения, - таинственно подмигнул радист, но летчик прервал его, завязав разговор о цели путешествия Крайнюка, о его книгах. Писателю было приятно убедиться, что его знают, читают.

Когда они с радистом вышли из кабины, чтобы покурить, Крайнюк попросил:

- Расскажите мне о своем летчике… из-за чего ему нагорело…

- Да понимаете, товарищ писатель, ошибка у нас вышла. Набрали мы высоту, легли на курс, он включил автопилот и давай петь. Поет да поет. Голос у него приятный, слушать одно удовольствие, да и веселее время идет. Но мы забыли выключить микрофон. Вот он полетел по эфиру, его голос. И прямо в аэропорт. А там как раз был начальник. Узнал голос. Вызвал нас и давай бомбить. А уж что было дома, и не спрашивайте… Если бы не подготовка к декаде в Москве, ох и досталось бы ему, а так только строгача влепили. Голос-то ведь какой!

- Может, он еще споет?

- Нет. Теперь и не просите. Вы его не знаете…

- Жаль, - покачал головой Крайнюк.

- Жаль, - сказал и радист, докуривая папиросу. - Вы простите, мне уже пора. Сейчас буду Николаев вызывать.

- А скоро?

- Скоро. Через двадцать минут. Готовьтесь. - И пошел в кабину.

Крайнюк и не заметил, как прошли эти двадцать минут, и земля внизу расцвела тысячами электрических огней. Улицы, очерченные огнями, были прямы, как струна, и широки. И писатель вспомнил виденный им указ царицы Екатерины о строительстве Николаева. Там говорилось приблизительно так: «Воздвигать град Николаев таким образом, чтобы все улицы были широкие и просторные, а также ровные, дабы сподручно было по ним возить корабельный мачтовый лес…» Крайнюк криво улыбнулся, потому что ведь не царица составляла этот указ, а русские инженеры. Она, наверное, только подписала его.

Крайнюк был в Николаеве года три спустя после окончания войны, когда еще работал в газете. Ездил в один из пригородных колхозов, председателю и нескольким колхозникам которого было присвоено высокое звание Героя Социалистического Труда. Осмотрел тогда город, поднимавшийся из руин и набиравший довоенный разгон.

Каким стал теперь Николаев? Почему именно сюда попал Заброда? Неужели именно здесь вынырнул он из морской глубины, если не с того света? Увидим. Уже недолго.

Самолет приземлился, радист открыл дверь и сказал Крайнюку:

- Вон вас, наверно, встречают. Какой-то моряк стоит. Может, это тот, что пропал без вести?

- А вы разве знаете?

- А как же! Нам говорили в Киеве, почему вы так спешите, - похвастался радист и крикнул в кабину: - Не выключайте прожекторы! Пусть горят. Счастливого пути, товарищ писатель.

Крайнюк сошел с трапа на росистую землю. В первое мгновение ему показалось, что это не Заброда: в ярком свете прожекторов перед ним стоял человек средних лет, немного грузный, в морской форме, с книгой в руке. Нет. Павло Заброда остался в его памяти стройным и высоким, с густыми волосами, вечно спадавшими на лоб, в брезентовых легких сапогах, с планшетом через плечо, набитым бинтами, индивидуальными пакетами и всевозможными лекарствами, всегда оттопыренными карманами. Глаза его неспокойные, быстрые, как молния. И весь он преисполнен движения вперед, вдаль, как ветер.

Но вот моряк рывком повернул голову, чтоб не так бил в глаза свет прожекторов от самолета, и Крайнюк узнал резко очерченный профиль, крутой подбородок и блеск глубоко посаженных под густыми бровями глаз. Да. Это Павло Заброда. Теперь уже никаких сомнений.

Крайнюк ускорил шаг и увидел, как Павло снял на какое-то мгновение мичманку и вытер платком вспотевший лоб. В лучах прожекторов холодно засветились его волосы, совсем белые, словно припорошенные снегом. Поседел. Когда же это он? Неужели там, в черной пропасти забвения, когда его все искали. Наверное.

- Павло Иванович! - крикнул Крайнюк, и старый чемоданчик выпал из рук и ударился об асфальтовую дорожку.

Крайнюк не обратил на это внимания. Он обнял Заброду и трижды горячо поцеловал. Заброда ответил ему тем же. А потом поднял потертый чемоданчик, подал Крайнюку.

- Ну, вот и порядок. И хорошо, что прилетели, - сказал он. - Потому что мне никак нельзя. Отпуск свой я уже использовал, а второго не дадут… Работы уйма… А как летелось?

- Спасибо. Спокойно…

- Только бы спокойно…

Крайнюк заметил у него в руке потрепанную и зачитанную до дыр книгу «Матросы идут по земле». Хотел что-то сказать, но к горлу подкатилась горячая волна и все слова исчезли.

- Спокойствие в нашем возрасте - залог здоровья, - продолжал Заброда. - Мне кажется, что именно от чрезмерного волнения и нервозности начинаются почти все неприятности в организме человека.

Ну что ты скажешь? Каким был, таким и остался. Медицина, охрана здоровья человека у него на первом плане.

- А зачем эта книга? - наконец спросил Крайнюк.

- Я думал, что будет много пассажиров и встречающих. И может, мы не узнаем друг друга. Вот и взял книгу.