Василий Кучер - Плещут холодные волны. Роман

Прожекторы на самолете погасли, и их обступила непроглядная темнота. Но глаза скоро привыкли к ней, засинело и высокое небо, на горизонте проступила бледно-желтая, постепенно краснеющая полоса, наконец вспыхнувшая густым кровавым багрянцем.

Заброда и Крайнюк прошли через небольшой, еще пустой зал и вышли на площадь, остановились у широкой дороги, ведущей в город. Закурили. Павло еще раз снял мичманку и вытер платком выступивший на лбу пот. Крайнюку снова бросились в глаза его густые седые волосы. А ведь он еще молод…

- Ну, так как же вы живете теперь? - спросил Крайнюк.

- Спасибо, Петро Степанович, сейчас живу хорошо. Лучше и не надо. Женат, две дочки уже: Наталочка в пятом классе, а Галинка только в первый пошла.

- А я уже дважды дед, - улыбаясь, похвастался Крайнюк.

- Знаете, кто у меня жена? - спросил Заброда.

- Да откуда же мне знать, если я о вас вон как долго ничего не знал!

Павло печально улыбнулся и помолчал, словно что-то припоминая.

- А вы помните семью Горностаев в Севастополе, сестер Ольгу и Оксану?

- Еще бы! - горячо откликнулся Крайнюк. - Такие, как Варвара Горностай, не забываются. Интересно, где они теперь?

- Старики в Прибалтике. Платон Григорьевич работал там на одном из заводов, сейчас уже пенсионер… А Оксана погибла… Замучили в гестапо… Радисткой работала.

- «Чайка»?! - взволнованно выкрикнул Крайнюк.

- Да, «Чайка»… А у Ольги жених Сашко погиб под Ленинградом. Горе еще крепче сблизило меня с этой семьей. Короче говоря, когда меня через некоторое время перевели в Кронштадт, я поехал туда не один, а с Ольгой. Поженились мы…

- Так вот оно что… - задумчиво протянул Крайнюк.

В это время подошел автобус и из него вывалилась толпа пассажиров на первый самолет, что скоро должен был вылетать на Киев через Херсон. К автобусу спешили с ночной смены служащие аэропорта, техники, мотористы и еще какие-то люди, что жили здесь, поблизости, а работали в городе.

Павло с Крайнюком сели рядом и долго молчали, погрузившись в воспоминания. Не хотелось сейчас начинать разговор, из-за которого они встретились. У них еще есть время.

Автобус летел на полной скорости, и перед ними до самого горизонта расстилалась широкая дорога, освещенная щедрым утренним солнцем…

…Ольга, возвратясь с работы, застала их в полутемной накуренной комнате, вконец усталых и голодных. Даже свет забыли зажечь. Или, может, им так лучше, в сумерках. Дети в соседней комнате готовят уроки, а тут вот уж который час длится исповедь. Павло говорит и говорит, а гость слушает. Ничего не записывает, перед ним даже бумаги и карандаша нет, только пепельница полным-полна окурков. Ольга остановилась на пороге, веселая, румяная, словно принесла свежий морской ветер в белом платке с длинными кистями, как в парусе…

Поздоровавшись с Крайнюком, она решительно заявила:

- Ну, хватит вам! Давайте обедать, еще наговоритесь.

- Сейчас, Олечка, одну минутку, - просит Павло.

- Никаких минут. Человек с дороги, а ты его разговорами угощаешь. Хорош у меня хозяин… Убирайте со стола свои трубки и окурки. И окно откройте. Дыму - хоть топор вешай… Уж эти мне мужчины…

В комнате вспыхнул яркий свет, в распахнутое окно ворвались запахи моря и степи. Заискрились хрустальные рюмки, заблестела посуда. Зазвенели веселые детские голоса. Тяжелое прошлое, только что царившее в комнате, отодвинулось куда-то, и стало весело, радостно, уютно. Ольга усадила всех за стол и первая подняла рюмку:

- Дорогие мои! Вижу, трудный разговор был у вас сегодня. Разбередили старое. Давайте выпьем эту рюмку за то, чтоб не было больше войны. Вот и все. Любую женщину спросите - и она вам так скажет. Я уверена в этом. Уверена.

Послышался звонок, и Наталочка убежала открывать дверь. Еще из коридора она закричала:

- Телеграмма! Нам телеграмма…

- Откуда? - спросила Ольга.

- Из Севастополя.

- Давай сюда…

Наталочка остановилась у порога и громко прочитала:

- «От всего сердца приветствую однополчан приехать не могу воспаление легких целую ваш Михаило Бойчак».

- Ого! Не забыл, значит. А откуда он знает? - удивился Павло.

- Я ему телеграфировал, - признался Крайшок.

- А как он там поживает, наш Мишко?

- Он теперь заместитель командира воинской части. Молодец. Все такой же живой, энергичный. Ему бы на катере сюда, как на крыльях, прилететь. Да вот на тебе, захворал… Очень жаль…

- Я так хотел бы его увидеть, - вздохнул Павло.

- Он бы тоже много интересного рассказал. За один день мы с вами перевернули все, что произошло за семнадцать лет. Словно в каком-то удивительном романе. Семнадцать лет за один день. Я кое-что припомнил вчера в Киеве, вы сегодня рассказали мне все то, чего я не знал поныне. Я долго вас разыскивал… Но после войны мои связи с моряками ослабели и никто мне ничего не сказал.

- Да ведь про это мало кто и знал, Петро Степанович. Даже мать и сестры долгое время не знали о моих скитаниях по лагерям на чужбине. Наверное, догадывались, но я молчал, да и они не расспрашивали. Тогда были не те времена…

- Понимаю…

- А потом завертелся… Да и самому хотелось обо всем забыть. За много лет сегодня впервые разбередил тяжелое прошлое.

- Теперь бы нам сюда еще Мишка Бойчака, так сказать, третьего вспоминающего, чтобы рассказал все то, чего мы с вами не видели и не знаем… И чтобы так, как и у нас, все за один день, - тихо сказал Крайнюк.

- А вы так и напишите, - весело сказал Павло.

- Как?

- Да как только что сказали. Действие романа происходит в течение суток, а содержит в себе события за семнадцать лет.

Павло поднялся и взволнованно зашагал по комнате. Подошел к раскрытому окну.

Над широким лиманом расстилался густой туман. Он наползал издалека, словно с той стороны, что лежала за морем, и был мутный и густой, будто кто-то обматывал землю серыми, давно не стиранными бинтами.

Павло Заброда насупил брови и рывком закрыл окно. В доме сразу стало тихо и уютно. Из крана в кухне звонко капала вода.