Эрик Шабаев - Друг другу вслед

— Просека на повороте, а остановился, чтоб офицерский караул не засек… Мы тоже ученые, товарищ, хоть и при обозе теперь… Эвот она!

Калмыков крепко пожал ему руку.

— Спасибо, дед, большое спасибо от всего рабочего полка. А я уж засомневался было. Прости… Эй, Макарка, двигай батальоны просекой. Обозы с прикрытием, как и раньше, в середине. И сам побудь при них!

— Есть!

Командиры вместе с боковым дозором, его вел Гареев, поднялись на увал. Нет, казаки не ошиблись — в полуверсте был враг. Штурмовые роты наготове сидели в снежных окопах, отрытых у дороги, ждали красных. В центре виднелся пулемет, поставленный на салазки.

— Что ж, посидите, авось к вечеру… пристынете! — пошутил Калмыков.

Игнат смотрел вверх: из-за щетины леса снова подлетал аэроплан с крестами. «Натворит бед, если заметит!» — подумал он и удивленно присвистнул. Самолет описал круг над дорогой, где укрепились «кокарды», снизился, и гулко закашлял его пулемет. Лыжники брызнули кто куда.

— Ай, шайтан, ай, умный башка! — иронически весело сказал Гареев и передернул затвор. — А мы поможем, ладна?

— Но-но, не баловать! — осадил его Михаил Васильевич.

Вскоре он ушел по просеке, чтобы поторопить полк. Игнат и дозорные оставались на бугре, пока мимо не проехала последняя подвода. Переждав для верности еще десяток минут, поспешили вдогонку.

Посреди колонны двигался санитарный обоз. Раненые, окутанные седым паром, тесно жались друг к другу на санях. Кое-кто порой соскакивал, рысил вслед за подводой, обессиленно падал на руки товарищей. Хуже всего было тем, кто не мог ни ходить, ни сидеть. Они лежали безучастные к разговорам о вражеской цепи на тракте, к реву аэроплана, лица их мертво белели из-под дерюг, наброшенных ездовыми.

— Как быть, комиссар? — спросил Макарка Грибов. — Час, другой, и конец.

— Как быть? А ну, скачи за партийцами. Сбор у санобоза.

Собралось человек семьдесят, во главе с командиром полка.

— Нет боли чужой, вся боль наша, товарищи коммунисты. Снимай, у кого что потеплее. Иначе не довезем, — коротко молвил Игнат и потянул с плеч шинель.

— А сами — голышом? — спросил кто-то угрюмо. — На мне и френча нет, одна гимнастерка, пусть и офицерская.

— Бери мой, — предложил Калмыков.

— Ну, черта с два!

На возы повалились полушубки, шинели, теплые стеганки, рукавицы, шапки. Бородачи-санитары стояли, разинув рты, озадаченно скребли в затылках. Многое повидали они на своем веку, но такого еще никогда не бывало!

— Кто быстрее, вон до того дерева? — с задором крикнул молодой штабист.

Седенький начхоз укоризненно покачал головой, встал на дороге.

— Вот, несколько дерюг, накройтесь. И что вы за народец такой? Ладно — коммунисты, партейцы, но зачем себя-то калечить? Ну, схватишь чахотку, ну, сыграешь в гроб. Кто ж полк-то поведет на белых? Негоже…

— Давай дерюги, старина! Может, заодно и сенцо найдется?

Вокруг разворачивалась весна, журчала водой, била в нос терпкими хвойными запахами, а с губ все чаще срывалось огненное слово: «Вперед!»

Непрерывным потоком шло подкрепленье, командиры и комиссары были в сплошной запарке: прими, размести, влей в роты и батальоны. Особенно радовали своей напористостью и выучкой сводные курсантские отряды.

«Кокарды» еще огрызались, кое-где пробовали атаковать, местами добивались успеха, но чувствовалось, что кризис миновал, самое трудное позади. Тридцатая и ее соседи медленно, шаг за шагом, двинулись на восток. Взято село на тракте, другое — в стороне, появились пленные и перебежчики, верный признак совершающегося перелома.

Игнат Нестеров, побывав с утра у белоречан, завернул в штаб Калмыкова. Первое, что он увидел у ворот, был казак-уфимец, окруженный толпой. Долетели слова:

— Давно из дому?

— Второй месяц, после ранения…

— Как там наши погорельцы? Отстраиваются? Или… некому? — затрудненно справился Макарка Грибов, бледнея круглым лицом.

— То есть какие погорельцы? — встрепенулся казак.

— А кому серники выдали, жечь направо-налево, не вам? — вплотную подступил к нему Кольша.

— Выдали, точно, а после тпру-стой. Отцы и матери наши велели перед походом: не озоровать, икона-то с Усолки, чтоб ни-ни… — Казак прыснул. — Офицерье в крик, в рев, за наганы, потом одумалось: воевать-то казачьими руками, да и пулю в спину схлопочешь запросто!

Богоявленцы переглянулись.

— Ну, брат, порадовал. Огромадное тебе спасибо!

— Кажись, не за что…

— Понимаешь… Да ни хрена ты не понимаешь… Будто письмо получили, общее на всех. Закуривай!

— Благодарствую.

В штабе сидел Петр Петрович над кипой белогвардейских газет. Выпрямился, снял очки в роговой оправе, потер глаза.

— Слышал, комиссар, до чего додумались в Омске? Восстановили награжденье офицерства орденами Георгия всех степеней и георгиевским оружием.

— Кончат, по всему, троном. Только успеют ли, вот вопрос. Что еще новенького?

— Бранят на чем свет стоит Сергея Сергеевича, комфронта. Дескать, продал честь, ум и совесть за чечевичную похлебку. И скрепя сердце признают, что орешек выдался не по зубам Сахарову, Гайде и Ханжину. Уселись в лужу на севере, сломя голову бегут на юге… Начдив, Николай Дмитриевич, утром получил письмо от брата Ивана, он командует в тех местах кавбригадой. Дела огромные. Не будет преувеличеньем, Сергеич, если скажу, что именно там решается судьба адмирала. Бугуруслан и Бугульма — наши, идут бои за Белебей, от него подать рукой до Уфы! — Петр Петрович задумчиво облокотился о стол. — Но Фрунзе, Фрунзе… Какой полет, как стремительно встал на крыло! Создать превосходство в силах на решающем направлении, когда многие вокруг охвачены едва ли не паникой, уловить час — на такое способен далеко не каждый!

— Ну, а… Каменев? — спросил Игнат, зная слабую струнку начальника штаба.

Петр Петрович задиристо вскинул седой вихорок:

— Будь спокоен, без него не обошлось!

Скрипнула дверь, с топотом вошел Евстигней, за ним Костя Калашников, чем-то явно смущенный.

— Товарищ наштабриг! Виновный разыскан и доставлен!

— Ну-ка, ну-ка, — пробасил Петр Петрович. — Выходи на свет, комбатареи, держи ответ!

— О чем вы, братцы? — недоумевал Игнат.

— Спроси у него… как он с пушкарями деревню оседлал!

— Без пехоты!

Калашников уселся на скамью, развел руками.

— Попали в переплет… Как было-то? Утром, в четыре часа, получаю приказ о наступлении: дескать, впереди пойдет второй батальон… Запряглись, поехали. А той порой новый приказ: повременить. Пехота остановилась, мы в темноте проскочили мимо. Заставы на месте не оказалось, ее сонную порубали казаки. Ничего не знаем, едем себе, покуриваем: впереди батарейные разведчики, за спиной — полевая кухня. Отмахали верст около трех, рассвело, вот и деревня, а пехоты нашей нет как нет. Что, думаю, такое? Где Евстигней? Послал связного в штаб, сам — ушки на макушке. Все-таки едем. У белых сидел наблюдатель на крыше, завидел колонну, выпалил. Мы орудие с передка, шрапнелью ррраз, потом гранатами. Четыре конные сотни драпанули без штанов… А там пехота подоспела.