Эрик Шабаев - Друг другу вслед

Ротный командир, штабс-капитан Терентьев, сидел за столом, над увесистой кипой бумаг. Поодаль, у окна, курил папиросу Гущинский, задумчиво следил за колечками дыма.

Егор лихо, как учили, щелкнул каблуками, отдал честь:

— Здравия желаю, господин штабс-капитан!

— Вольно. — Терентьев поднял на солдата мягкие старческие глаза. — Ну, готов к ратной страде? Вижу, готов… Однако человек предполагает, а бог располагает. Останешься при моей роте, в помощь Лукичу. — Он потеребил сивые усы, повел рукой. — Что ж, иди, голубчик.

— Рад стараться!

Егорка притворил за собой дверь канцелярии, обалдело уставился на усмешливо-спокойного Мамаева:

— Чудеса-а-а…

— Никаких чудес, паря. Докладывал я им о батьке твоем, о нужде беспросветной… — Мамаев понизил голос: — Прапор-то Зарековского хотел удержать в кадрах. Но Гущинский, сам знаешь, крутенек, вертит ротой, как хочет. И толковать много не стал, обрезал с первых слов. Прапор тогда к капитану. И там осечка. Старик наш тих, беззуб, а правду-матку нутром чует.

Егорка тоскливо поежился.

— Чем дорогу перебегать, лучше…

— Не дури! Твой Зарековский нигде не пропадет. Им сейчас полный простор, хватам. А вот совестливых раз-два, и обчелся, да и те в загоне. — Мамаев вынул карманные часы, заторопился. — Отдыхай, копи силенки, скоро подвалит новый набор. А вечером прошу ко мне. Племянница обещала заскочить ненадолго.

У солдата слегка просветлело лицо, впервые за все утро. Да, с ней не заскучаешь, с управской барышней! Живая, непоседливая, бойкая на язык.

Брагин медленно шел по лестнице, раздумывая, говорить или нет Сереге о причине вызова к ротному командиру. Пожалуй, не надо, и так раздерган вконец. Поймет ли правильно, когда узнает, не взовьется ли? А сердце тихо-тихо, наперекор всему, выстукивало радость. «Останусь и своим помогу, и маманька меньше терзаться будет… Ну, а там, на западе, пусть без меня!»

Зарековский вернулся перед обедом, взвинченный, с багрово-красным носом, — видно, где-то успел хлебнуть спиртного. Он, ломаясь, подошел к Егорке, громким голосом сказал:

— Выступаю, Гоха, на фронт. Не зауральский, а тот, что «ближним» в газетах именуется. Смекаешь? Короче, побывал на Ремесленно-Подгорной, где в отряды особого назначенья записывают. Правда, капитана не застал, к управляющему губернией вызвали, но говорил с фельдфебелем, его правой рукой.

— И как?

— У-у, определяют старшим стражником в первый взвод с жалованьем в четыреста пятьдесят рублей, на всем готовом. И наградные каждый месяц, не то что у нас!

— Который капитан-то? Не Решетин, друг-приятель нашего подпоручика? Помнишь, заходил как-то, в оспинах лицо.

— Этот в городе воюет, за черту ни-ни. А наш отряд на колесах. Слыхал, поди, о капитане Белоголовом?

Молчаливый Серега встрепенулся, кинул сквозь зубы:

— Не он ли по Ангаре шастает, порет почем зря?

— Угадал. Что дальше? — окрысился Мишка.

— Только тебя у него и не хватало! — в сердцах сказал Серега. — Но не радуйся раньше времени. Особым-то, говорят, и кресты деревянные выпадают, помимо наградных!

Зарековский выбранился, покивал Егору.

— Может, надумаешь? Вступил — от призыва в полевые войска свободен.

— С того б и начинал, едрена мать, — снова поддел его Серега. — А то вьешь кольца!

Мишка пренебрег выпадом, знай обращался к Егорке.

— А еще был у сестрицы. Справлялась, где ты, что с тобой.

Брагин жгуче покраснел… Ведь знал, давно знал, что она за стерва, не раз давал себе зарок — больше ни ногой. Но вот наступало новое воскресенье, и он, позабыв обо всем на свете, срываясь в бег, спешил к ней. Оплела, одурманила бешеной лаской, похлеще той, в Вихоревке, с серо-зелеными глазами!

Новая служба дала знать о себе с первого же дня. Чуть стемнело, Брагина вызвал старший писарь, велел: «Сходи к подпоручику за бумагами. Без них не являйся, понял? Нужны позарез!»

У взводного командира, он квартировал в центре города, в доме генеральши Глазовой, гремело веселье. Наддавал граммофон, посреди комнаты рябоватый офицер в ослепительно белой сорочке и полубриджах, заправленных в хромовые сапоги, выделывал замысловатые коленца. «Капитан Решетин, — угадал Егор. — Из господ, а верток!»

Ждать пришлось долго. Гущинский равнодушно выслушал посыльного, вернулся к своим гостям, вступил с ними в оживленную, невесть по-каковски, беседу. Звонко булькало вино, едкий сигарный дым бил в нос…

— Ванек, скоро он? — спросил Брагин, поймав за руку разбитного денщика. — Ведь срочное дело!

— Успеешь, бедолага. Знать, не на пожар, — ответил Ванек, ловко раскупоривая пузатую бутыль. — Ты сядь, сядь, небось мошна в поту, а чтоб не скучать, отведай фрукт-апельсин из Америки. Вкусный, спасу нет!

— Да-а-а…

— Кожу обдери, чудак-человек!

Часы прозвонили раз и другой. Наконец вышел взводный командир, подал папку с бумагами. За ним, покачиваясь на нетвердых ногах, выбирался капитан Решетин.

— Кто таков? — просипел надтреснуто. — А-а, новоиспеченный унтер… Молодец, молодец, хоть завтра на Урал… Рому хочешь? Или потребляешь только водку? Ива-а-ан!

— Оставь его, — подпоручик слегка поморщился.

— Ну, не-е-ет. Пусть выпьет… мое здоровье. Оно у меня крепко село за последние ночи и дни… Пей, солдат! — рявкнул он.

Гущи некий быстро повел его в соседнюю комнату, он упирался.

— Р-р-руки, фендрик… З-з-застрелю!

— Опомнись.

— А-а, вам неловко… Но за моей спиной вам хорошо? Вы встаньте, встаньте на мое место, господа в чистых перчатках, тогда поймете, почем фунт лиха. Продемонстрировать? — и раскатился на весь дом: — Взво-о-о-од! По извергам рода человеческого, боевыми патронами… пли! — Он вытер лоб ладонью. — А мне их жаль, босых, замордованных в «эшелонах смерти»… Вчера дюжину…. к себе, в отряд. Пусть хоть на том свете зачтется… не на этом!

Что было дальше, Егор не знал, движеньем бровей Гущинского отосланный прочь, но, судя по всему, с капитаном пришлось повозиться. Его крик долго потом преследовал солдата в полутьме городских улиц.

Через две недели снова была площадь, и на ней треугольником застыла унтер-офицерская школа. Одна перемена бросалась в глаза — множество незнакомых лиц.

Отбарабанил свою неизменную ворчливую речь Артемьев, и вперед с улыбкой под светлыми усами шагнул голенастый полковник-англичанин.

— Я поражен результатами, что достигнуты в столь короткое время. Можно питать полную уверенность, школа инструкторов имени моего соотечественника, генерала войск британской короны Нокса, явится и дальше рассадником стойких, знающих сержантов, которые так необходимы России, Ол-райт! — гость поаплодировал кончиками пальцев.

— А катись-ка ты! — прогудел кто-то над ухом Егора Брагина. Ему, как младшему унтер-офицеру, следовало бы оглянуться, взять на глаз шептуна… Не было охоты. Незаметно, исподволь осточертело все!