Геннадий Евтушенко - Люди одной крови

– Ну так что ж спрашиваешь?

– Да так, для завязки разговора.

– А разговаривать о чём хочешь?

«Так я тебе сразу и сказал», – подумал Поляков. А сказал то нехитрое, что заранее подготовил.

– Лицо у тебя больно знакомое. Раньше мы с тобой нигде не пересекались?

Капитан несколько секунд внимательно разглядывал Жорку, потом, пожав плечами, сказал:

– Нет, не припомню. А там кто его знает? Всё может быть.

Жорка приободрился. «Уже хорошо. Не послал сразу, значит, поговорим». Он быстро дохлебал пустоватый суп и поспешил за окончившим обед капитаном.

Неяркое осеннее солнце пробивалось сквозь низкие тучи и пятнами ложилось на стылую землю. Ветер, сырой и холодный, пробирался под гимнастёрку Полякова и холодил тело. После тёплой столовой на улице было неуютно и зябко. «Пора уж и шинельку одевать, – подумал он. – Зимой крепко запахло. Того и гляди снег выпадет». Жорка поёжился и осмотрелся. Капитан стоял у входа в столовую под одним из клёнов, рядком высаженных вдоль здания. Он курил, по-фронтовому пряча папиросу в ладони. Поляков прикурил у капитана, с удовольствием выпустил дым колечками. Общее курево тоже сближает. Кивнул на капитанскую грудь с двумя медалями.

– Вижу, не первый год воюешь?

– Да какой первый? В финскую начинал.

– В финскую? Так мы, брат, с тобой один снежок топтали. Видишь, – он поддел на своей груди медаль «За отвагу», – тоже финская.

Капитан оживился.

– Так и моя «Отвага» финская. – Может, там и виделись? Ты где воевал?

– Я линию Маннергейма штурмовал. Как баран закрытые ворота. Мы ж как думали: пукнем, и финны сдадутся! А они такое нам устроили! Мама не горюй.

– Не говори. Я, правда, Маннергейма не штурмовал. Мы севернее шли. Ты про местечко такое Суомуссаями слышал?

Поляков задумался.

– Нет, что-то не припомню.

– Крепко тебе повезло. Наступать мы там пытались. Конец декабря, начало января. А нас с Украины в летней одежонке туда бросили. Мороз. Градусов двадцать, а может, и все тридцать. Всё равно холодно. Представляешь, в лесу на севере? Сугробы чуть ли не по пояс. И одна дорога узкая. Вот там и застопорили нас финны. Целую дивизию застопорили. Ни вперёд, ни назад. А они-то у себя дома. На лыжах. Налетят, постреляют и исчезнут – как будто и не было их. Там тысячи замёрзли, и столько же в плен попало. Так вся дивизия и накрылась медным тазом. Мне и ещё немногим вырваться удалось. – Он наклонился к Полякову. Почти шёпотом продолжил: – А комдива нашего Виноградова и его замов расстреляли. Так что ничего удивительного в том, что ты о Суомуссаями не слышал, нет. Мы ж только о победах трубим. А там позор был. – Он покрутил головой. – Такой позор! А мне вообще повезло – со многими, кто оттуда живой выбрался, чекисты разбирались. А меня сразу в другую часть перебросили. Там я и медальку свою первую получил. Это уже потом, когда эту самую линию Маннергейма прорвали. Там уже «уря-уря» – все герои.

Поляков оглянулся. Вокруг никого. Всё же наклонился к капитану.

– Ты что так разговорился? Знаешь, за такие речи можно и загреметь кое-куда. Ты меня и знаешь-то минут пятнадцать.

– Ну и что? Я в людях разбираюсь. Есть такие, что проверяй да проверяй. И ни фига не проверишь. Некоторых видно сразу: подлец. А с тобой… Знаешь, есть такой английский писатель – Киплинг. Читал?

– Киплинг? – Поляков задумался на минуту. Покачал головой. – Нет, не читал. Вот Джек Лондон, Вальтер Скотт, Марк Твен. Или там Стивенсон – этих читал. А Киплинга что-то и не слышал. Так что он, этот Киплинг?

– Этот Киплинг в одной своей книге, «Книга джунглей» называется, замечательную фразу сказал. Немыслимо ёмкую, очень хорошую фразу. Звучит она так: мы с тобой одной крови. Понимаешь? – Он замолчал на несколько секунд, поднял руку с вытянутым указательным пальцем и, переводя его с Жорки на себя и обратно, повторил: – Мы с тобой одной крови. Понимаешь? Это как пароль. Я это понял сразу. Потому и откровенничаю.

Поляков кивнул.

– Понял я, понял. – Повторил задумчиво: – Мы с тобой одной крови. Здорово. Интересно, где ты этого Киплинга выкопал?

– Где выкопал? Да я его на английском читал. У меня мама филолог, английский с детства заставила выучить. Он мне как второй родной. Но сейчас это не имеет никакого значения.

– Может, сейчас и не имеет. А вообще завидую. Здорово. А папа тоже филолог?

– Нет. Папа историк. Но тоже преподаватель. Они в университете работают.

– Здорово. А мой батя рабочий. Токарь. Больше сорока лет уже стажа. А мама… Мама у меня… Четырнадцать детей родила. – Вздохнул. – Правда, четверо только до взрослой жизни дожили. Остальные… – Махнул рукой. – И работала при этом всю жизнь. Когда только успевала? Ладно, не будем о грустном. Насчёт одной крови – это ты здорово сказал. Запомню. А вот насчёт твоей медали не прав ты, совсем не прав. Не дали её тебе, а наградили. И заслуженно. Уже тем ты её заслужил, что из котла вырвался. И воевать продолжил. Да и когда это «уря-уря» было, пулю от «кукушки» запросто мог схлопотать. Так что, всё правильно. Но всё же о том, что ты мне рассказал, особо не распространяйся. Интуиция вещь хорошая, но может подвести. Усёк?

– Да усёк я, давно усёк. Не треплюсь направо и налево. А насчёт одной крови с тобой – нутром сразу почувствовал. Это без ошибки. А уж когда выяснилось, что в Финляндии оба были, и дерьмо это финское из одного котла хлебали, тут все вопросы сами собой отпали. Вот и пооткровенничал. Считай, мы с тобой земляки. – И переменил тему. – А ты «Звёздочку» за что получил? – Он кивнул на орден Полякова.

– Это в июле сорок первого. Под Одессой. Чуть больше года прошло. А кажется, вечность.

Поляков был очень доволен. «Надо же! Чтоб в финскую, считай, вместе воевали. Теперь он мой. Никуда не денется». Протянул капитану руку.

– Ну что, земеля? Давай знакомиться. Поляков Георгий, командир батальона.

– Никулин Сергей. Пока командир маршевой роты. Что в Сталинграде дадут, не знаю.

– Там вакансии быстро появляются. Но если нас здесь столько времени маринуют, значит, силёнки там ещё есть. Не из последних сил ребята бьются. – И без паузы: – Слушай, где ты запевалу взял? Артист.

– Его и правда, в армейский ансамбль приглашали. Война помешала. Хлебнул этот парнишка. Сначала под Киевом в окружение попал. С боями выходил. Повезло. Потом окружение под Харьковом. Слышал? – Придвинулся к Полякову. – Там тоже мясорубка та ещё была. Десятки тысяч пленных и убитых. Понял?

– Десятки тысяч? – недоверчиво переспросил Поляков. – Сам считал?

– Сам не сам – после войны узнаем, если доживём. И то не факт. Ты про финскую много знал бы, если б там не был? Ну вот. А Мишка под Харьковом был. Чудом вырвался. Хоть и раненый. Снова повезло. А ко мне из госпиталя попал. Запевала – запевалой. Но он же и вояка опытный. Сейчас мне такие люди вот как нужны! – Он провёл ребром ладони по шее.