Даниил Веков - Крымская весна. «КВ-9» против танков Манштейна

Из здания больницы постоянно слышались чьи-то громкие крики – почти непрерывно шли операции. Обезболивающее, понятно, немцы берегли для своих, да и то давали по минимуму – трудности с доставкой.

А советских раненых приходилось резать вообще без наркоза. И даже спирта не было, чтобы дать хлебнуть перед операцией. То, что выделяли, хватало лишь на обеззараживание инструментов да на крайние нужды.

И простой воды не было вдосталь. На весь поселок – один-единственный уцелевший колодец. Старый, каменный, еще прошлого века… Разумеется, им в первую очередь пользовались сами оккупанты: готовили еду, пили, мылись, поили лошадей, заправляли машину. После них – лагерная обслуга и уж затем – пленные. За «колючку» привозили одну-единственную бочку в конце дня. К ней сразу выстраивалась длинная очередь, обезумевшие от жажды люди лезли вперед, начиналась давка, то и дело вспыхивали драки…

Особенно тяжело приходилось тяжелораненым. Они мучились от жары и боли, стонали, кричали… Но никто не мог облегчить их страдания – на операцию была целая очередь. Многие не доживали…

Умерших от ран красноармейцев хоронили в саду за больницей, где земля помягче. Этим как раз занимались предатели вроде Мустафаева. Гитлеровцы свалили на них самую тяжелую и грязную работу – переносить раненых, ухаживать за больными, хоронить. А что вы хотите? Работа как раз для унтерменшей…

…Айдер Мустафаев был страшно недоволен своим положением, глухо ворчал: не за тем он добровольно сдался, чтобы таскать носилки и зарывать вонючие трупы! Хотел избавиться от войны и вернуться домой живым. И что-нибудь получить от новой власти – за верную службу. Скажем, небольшой надел под огород…

Земля в Крыму очень ценилась, под посевы годилась далеко не вся она, вот Мустафаев и рассчитывал, что немцы выделят ему часть бывших совхозных угодий. Тогда уж он развернется, станет по-настоящему богатым человеком, хозяином!

Но до этого было еще далеко, приходилось выполнять тяжелую, грязную, противную работу и терпеть постоянные насмешки от немцев. К тому же кормили весьма паршиво, гораздо хуже, чем в Красной армии… Но, несмотря на все унижения, Айдер молчал. Понимал, что разговаривать с ним не станут: недоволен – иди к своим за колючую проволоку. Вот и терпел, стиснув зубы.

Гитлеровцы относились к нему с холодным презрением: «Предавший однажды, кто поверит тебе?» Но охотно пользовались его услугами – рабочая скотина всегда нужна. Только относиться к ней следует строго, держать в крепкой узде, чтобы работала, а не ленилась!

В лагерь пригнали новую группу военнопленных. Завели за колючую проволоку и велели: сидите, ждите. Можете, если есть силы, походить, поговорить со своими товарищами, это разрешается. Только к колючей проволоке не подходите – пристрелят сразу, без разговоров.

Алексей поднялся и пошел к прибывшим – хотелось узнать, как обстоят дела на фронте. Немцы говорили, что Красная армия уже разбита, в панике бежит, что их танки скоро войдут в Керчь…

В это верилось с трудом: по ночам отчетливо слышались звуки дальней канонады – значит, бои еще не закончились. Идут, и весьма напряженные, если судить по количеству раненых, которых немцы доставляют в больницу. Плотный поток контуженных, обожженных, изувеченных, израненных гитлеровских солдат и офицеров…

Их оперировали в первую очередь, привлекая русских хирургов. И прежде всего – Веру Александровну. Немецкие врачи доверяли ей самые сложные операции, советовались с ней. Благо язык она знала хорошо – выучила в школе. Алексей не осуждал за это Веру Александровну: врач есть врач, его долг – помогать всем. К тому же в благодарность немцы давали немного медикаментов и бинтов для советских пленных. Это помогало спасти какие-то жизни…

…Алексей еще раз посмотрел в сторону больницы, где шла очередная операция (крики, правда, уже стали тише), и подошел к прибывшим пленным. Те сидели небольшими группами, по два-три человека, очевидно, кто с кем служил. Отдельно от всех на выгоревшей траве лежал молодой парень, совсем еще мальчишка. Худенький, в грязной, пыльной форме. Да, несладко ему пришлось, видимо, был в самой гуще боя.

Сомов решил подсесть к нему – пусть расскажет, что происходит. Подошел, кивнул. Парнишка чуть подвинулся – садись! Алексей опустился рядом с ним на жесткую землю. Спросил: «Ты откуда?»

– Деревня Никитино, Владимирская область, – ответил парнишка.

– Нет, в смысле – служил где? – уточнил Алексей.

– При штабе армии я был, нарочным… – нехотя ответил новый знакомый.

– Понятно. Ну, что ж, давай знакомиться, – протянул руку. – Алексей Сомов!

– Иван, – ответил паренек.

– Ты когда в плен попал, сегодня?

– Угу, – мрачно кивнул Иван, – утром. Отбился от своих, заплутал в степи, вот и…

– Ясно, – протянул Сомов и спросил, наконец, о самом главном: – Ну, как там наши, держатся, сражаются?

– А то! – произнес Иван. – Дают фрицам жару. Вот только трудно им, танков у немцев слишком много, да и пушек тоже. А о самолетах и говорить нечего – целый день висят. Да ты, пожалуй, сам все видел…

– Верно, – вздохнул Алексей, – видел. Прут со страшной силой, не остановить. Наш батальон в пыль раскатали. В живых, считай, никого не осталось. Лишь я да вон та сволочь…

И показал на Мустафаева, который как раз появился возле колючей проволоки с тремя другими хиви – им приказали вынести за ограду и похоронить нескольких красноармейцев, умерших этим утром. Тела бойцов лежали неубранными и уже стали разлагаться – крымское солнце припекало вовсю. Часовые недовольно морщили носы и, в конце концов, пригнали хиви – пусть уберут.

Алексей пояснил:

– Он сам к фрицам перебежал, добровольно. Руки, гад, поднял и пошел… А наши ребята в это время под фашистскими танками гибли…

– А ты как же? – поинтересовался Иван.

– Меня контузило, – вздохнул Сомов, – без памяти валялся, а когда очнулся, смотрю – фрицы. Дали сапогом в бок, подняли на ноги и погнали в плен… Я ничего сделать не мог – голова чугунная, ничего не соображаю, руки и ноги с трудом слушаются. А так бы ни за что не сдался!

Иван внимательно посмотрел на Алексея – можно ли ему верить? Легко соврать про контузию, проверить-то не получится. Однако выражение лица у Алексея было такое, что Иван решил, что все правда. Сомов искренне переживал свой плен…

– А что там? – Иван показал на аккуратные домики за оградой.

– Охрана, – пояснил Сомов, – рота, а дальше, в том каменном доме – их комендатура, начальство. А здание слева – больница. Для немцев, понятное дело. Ну, и наших тоже там лечат… Кого позволяют.

– Больница? – встрепенулся Иван. – А кто врачи? В смысле – наши или фрицевские?