Петр Волкодаев - Чей мальчишка?

— Долечим тут. — Максим Максимыч еще раз сжал плечи секретаря. — Вчера врач Цыбульская пришла в отряд из Дручанска. Целый набор хирургических инструментов принесла…

Максим Максимыч вел орловцев в свой партизанский лагерь.

— Пока пробирался на Друть, людьми оброс… — рассказывал Орлов, тихо покачиваясь в седле. — Посмотри, каких ребят привел. Кадровики! Вчера на магистраль ходили в засаду. Сорок красноармейцев. Утром вернулись на стоянку с трофеями: привезли на немецких пароконках ящики с патронами, гранаты, мешки с продовольствием. Даже противотанковую пушку отбили у фашистов и ящик снарядов. Лепецкий вот водил бойцов на шоссе… — Орлов кивнул головой на всадника, ехавшего с ним рядом на рыжем поджаром коне. — Он со своим взводом оборонял минский вокзал аккурат в ту ночь, когда я бежал из вагона…

Максим Максимыч исподтишка стал рассматривать Лепецкого. Совсем еще молодой парень, лет двадцать пять — не больше. На лоб упали крупноволнистые каштановые пряди. На воротнике гимнастерки рдеют два кубика. «Лейтенант», — произнес мысленно Максим Максимыч, и в груди у него сразу как-то потеплело.

Тропа, как уж, ползла среди валежин краем болота, то прячась в зарослях, то показывая из травы свою черную спину. Нагретый солнцем воздух струился над болотом и звенел, будто кто перебирал в кустах тонкие струны.

— К зиме готовимся, землянки строим… — докладывал Орлову Максим Максимыч. — Восемьдесят шесть бойцов у меня да у тебя сто семнадцать… Присоединяй их к моим и командуй всеми.

— Я мыслю иначе, — отозвался Орлов после недолгого раздумья.

Предрайисполкома окинул взором секретаря: синяя гимнастерка, фуражка с зеленым околышем, из-под козырька посверкивают горячие глаза, как два уголька… Бровастое лицо осунулось, похудело.

На впалых, чисто выбритых щеках резко обозначились скулы. Нос заострился… Упрямая складка на крутом подбородке стала глубже…

— Зачем соединять? — продолжал Орлов. — Пускай растут два отряда… Лепецкий — толковый парень. Ему передам отряд. Ты командуй своим… А я займусь партийно-политической работой. Буду создавать подпольный райком партии…

Ехали рядом. На узкой тропе было тесно двум лошадям, и они то и дело толкали друг друга боками.

— Жену твою с сынишкой эвакуировал на восток, — сообщил Максим Максимыч. Потом стал рассказывать о боевых делах отряда: — Готовлю со своими хлопцами комбинированный удар по шоссе и по железной дороге — одновременно. Мост взорвем на Друти. Там моя разведка работает…

— Ну, а засады на дорогах? — нетерпеливо перебил его Орлов. — Делаешь?

— Я же говорю — готовим мины… Зачем зря под пули лезть? Партизанская война — особенная. Тут не в лобовые атаки ходить, а…

— Почему лобовые? Не обязательно. Нападай из засады. Надо истреблять фашистов всеми средствами, какие сейчас у тебя есть. Появилась мина — ставь ее на дороге. Есть граната — кидай под колеса гитлеровцам…

— Готовлюсь вывести из строя сразу две магистрали, — оправдывался Максим Максимыч. — Забьем им тут такую пробку, что за месяц не откупорят…

— Мои две группы нынче пойдут на шоссе. Ты тоже посылай своих, — волновался Орлов, двигал черными ломаными бровями, собирал их в складку на переносице. — Мои будут действовать в районе Лубнищ, а ты своим укажи другой сектор.

Замолчали. Занятый своими мыслями, Орлов не заметил, как лесная тропа привела их к Лосиному ручью, в еловую чащу.

Посоветовавшись с Лепецким, Орлов остановил отряд на привал. Партизаны распрягали лошадей, снимали раненых с повозок, котелками черпали звонкое текучее серебро из ручья и, запрокинув головы, пили, смакуя, покрякивая.

— Отдохну малость, а потом к тебе в отряд. — Орлов осторожно слез с седла и сел на траву возле дерева. — У Журавлиного болота, говоришь? Найду. Ходил туда на охоту. Там насчет дручанского моста решим. Его надо срочно готовить к взрыву. Любой ценой… Есть сведения, поезда пойдут скоро. Кстати, кого ты послал на Друть?

— Кастусь там. Нынче, видно, вернется…

— Задержи его у себя в штабе. Потолкую с ним.

— Скачи, Семен, в отряд, — приказал Кастусь разведчику. — Я останусь наблюдать за охраной. Взрывчатку переправляй сюда с хлопцами.

Партизан вскочил на коня, нырнул в развесистый сонный подлесок, в мягкую пахучую темень. Кастусь залез под выворотень, положил голову на теплую землю и ненароком задремал. Разбудило его солнышко. Ворошит горячими пальцами волосы на затылке. Щекочет.

Вскочил Кастусь, шлепает себя по плечам — берложную пыль из плисовой куртки выколачивает. Напоследок хлопнул кепкой по колену и, поправив на козырьке ленточку, нахлобучил на белокурый растрепанный чуб. К реке спешит, к старой мельнице. Оттуда, если забраться по стропилам на крышу, хорошо видать и железнодорожную станцию, и мост, что выпятил ребристые бока над Друтью.

На опушке затаился под елью. Вверху, в зеленых космах, кто-то щелкает. Ореховые скорлупки бросает на землю. За мохнатым ельничком Друть играет веселыми бликами. Приложи ухо к земле я услышишь, как воркует вода на перекате. А вон и мельница голую макушку под ветлы прячет…

Кастусь плечами раздвигает орешник. С веток роса на землю сыплется — звонкая, как спелый горох. Выбрался на прогалинку. Замер. Попятился назад: кто-то босыми ногами шлепает в вербняке. Синяя майка метнулась… А вон вторая мелькает… Двое. Пробираются мимо Кастуся. Сопят. Волокут что-то. Остановились. Белоковыльная голова показалась над кустом.

Кастусь чуть не крикнул: Санька!.. Он… Племяш… Повернул лицо к Кастусю, утирает ладонью разгоряченный лоб. Шепчет что-то своему дружку. Чей же этот, рыжеголовый? Кажется, сынишка райисполкомовской машинистки.

Что они тут делают, шпингалеты?

Опять поволокли. Кастусь — следом. К горбатой ветле пробираются. Остановились, ношу на траву положили. И только тут Кастусь разглядел, что несли мальчишки: пулемет… немецкий ручной пулемет…

Вскарабкался Санька на ветлу, сел на развилку, глазами по берегу бегает.

— Давай… живей… — торопит он товарища.

Поднимает Владик пулемет — тяжело, аж коленки дрожат от натуги… Санька за ствол тянет вверх. Спрятали в дупло. Шмыгнули в вербнячок. Остановились на берегу поодаль. Удочки размотали, окунишек таскают из заводи. Еще дальше отошли, опять закинули удочки…

Эх, окликнуть бы Саньку, да нельзя. Таиться надо до поры. Обнаружишь себя — дело погубишь.

Проводил взглядом мальчишек до переката. Стоит в орешнике, мысленно с Санькой разговаривает. Вдруг слышит — чьи-то сапоги скребут землю… Ближе… Ближе… Черная голова из кустов показалась. Ктитор. Верещака… Порожний мешок на плече, в руке коса. Заметил мальчишек, присел, голову в плечи втянул, только картуз торчит над лопатками — козырек вверх, как клюв ворона на излете. Они к Дручанску бредут, и он за ними крадется, приседает, как хорек возле цыплят…