Петр Волкодаев - Чей мальчишка?

Вдруг Зорге засмеялся каким-то злорадным, торжествующим смехом. От этого ядовитого смеха Кораблевой стало не по себе.

Он вышел из-за стола, прошелся по ковровой дорожке и остановился перед сидевшей на стуле Кораблевой. Мефистофель тоже сел на задние лапы перед женщиной.

— Давайте говорить по душам, — произнес Зорге, пронизывая Кораблеву зловещим взглядом. — Ваш муж был замечательный инженер-электрик.

А большевики назвали его вредителем и сослали к белым медведям. Разве вы простили?

Кораблева с вызовом глянула в глаза начальнику гестапо и, превозмогая боль, произнесла с усмешкой:

— Зря ухищряетесь, господин Зорге.

Зорге побагровел от злобы. Он подбежал к Кораблевой и ударил ее наотмашь по лицу. В тот же миг на нее прыгнул Мефистофель и, яростно рыча, начал рвать ее избитое тело.

— Уведите вниз! — коротко приказал Зорге двум гестаповцам, которые стояли в кабинете у порога.

Кораблеву поволокли в подвал. Втащили в какое-то полуосвещенное глухое подземелье и привязали веревками к козлам. Один из палачей выхватил из чугунной печки докрасна раскаленный железный прут и молча шагнул к женщине…

Кораблева вскрикнула от пекучей страшной боли. В ее угасающем сознании вдруг возник образ сынишки.

— Владик… Мальчик мой… — шептала она окровавленным ртом. — Неужели и тебя будут пытать?..

Ночью Саньку разбудил стук сапог. Открыл глаза и увидел в зеленом лунном свете долговязого Вальтера. Он стоял посередине комнаты, обшаривая топчаны карманным фонариком. За его спиной чернела коренастая фигура Эриха. Вот Вальтер что-то буркнул, и Эрих шагнул к топчану, где спал Владик. Стащил сонного мальчишку с постели и, зажав его голову под мышкой, поволок к выходу.

Саньку всего колотит. Зубы стучат, как в лихорадке. Слез с топчана, метнулся к двери. Клацают сапоги в коридоре. Вот уже по ступенькам шаркают. Вниз… В подвал… Санька крадется следом. Замерли шаги. А через минуту где-то в подвальных катакомбах, пугая сумеречную тишину, дико вскрикнул Владик. Кто-то по-немецки выругался. Санька вздрогнул и прижался к холодной шершавой стене. С хрупким звоном захлопнулась дверь, и голоса смолкли. На цыпочках Санька спустился по лестнице вниз. Из глубины подвала сквозь неплотную перегородку сочился жидкий свет. Тишина. Но вот опять зацокали кованые сапоги. Санька шагнул к перегородке, приник к щели.

Рядом с перегородкой, по ту сторону, пробит в стене выход наружу. Вальтер, Эрих и еще два солдата волокут что-то к выходу. Пузатый Эрих пыхтит, как кузнечный мех…

Когда на ступеньках замер топот ног, Санька отворил фанерчатую дверку и шагнул во вторую, освещенную часть подвала. От страха перехватывало дыхание. Вот она, железная дверь. Приоткрыта… За ней вторая — дощатая, толстая.

Шагнул Санька в подземную комнату и съежился весь, а голову втянул в плечи, будто его ударили по темени. У входа на трехдюймовых гвоздях висят кнуты: ременные, резиновые, проволочные — целый набор. В потолок вбиты длинные крючья. На одном, что ближе к выходу, повис клочок женского чулка. Под крючьями стоят козлы, вкопанные в земляной пол. Они забрызганы свежей кровью. Посередине комнаты — низкий стол. Он тоже весь в пятнах крови.

Ненароком Санька бросил взгляд под стол и не-вольно попятился: там валялась знакомая голубая косыночка…

Санька хочет убежать наверх, к себе в комнату, из этого страшного подземелья и не может: ноги не слушаются, одеревенели от страха… Пятится на цыпочках, толкает спиной тяжелую дверь. И вдруг кинулся к лестнице, шлепает по ступенькам босыми ногами.

Никитка по-прежнему спал, посвистывая носом. Ощупал Санька Владиков топчан — пусто. Не вернулся…

Во дворе урчит грузовик. Санька метнулся к окну. Возле машины мельтешат темные фигуры. Потом грузовик с потушенными фарами выехал со двора и свернул на дорогу, что вела на Друть. «В реку повезли…» — обожгла Саньку догадка.

Лег Санька на топчан, натянул на голову одеяло. Колотит его лихорадка. Чудится: урчит снова грузовик. Обшарил Санька пугливым взглядом школьный двор, залитый немощным лунным светом.

Ни души.

Скулит ветер.

Взмахивает черным крылом тишина.

Из перелеска выкатилось что-то гремучее, ползет по шоссе к Дручанску. По-звериному рыкает, скребет дорогу лязгающими лапами, а она охает и глухо стонет.

Санька поднимается на цыпочки, вытягивает шею, повернув стриженую голову к окну.

В далекой синеве плещется рыжее предзакатное солнце. Пасутся облака — белые, кучерявые. Два облачка отбились, бродят над лесом на краю неба. Подпасок-ветер настигает их, гонит назад, к отаре.

Что творится на дороге, Саньке не видно. Раскосматилась пыль над ельничком. Кто ее волочит, эту кудлатую гриву? Дорога легла возле школьного штакетника. Чтобы посмотреть на нее, надо подойти к самому окошку. А Санька стоит с мелком в руке у доски посередине класса.

— Речка… — произносит отрывисто Вальтер.

Санька оставляет на доске белую извилистую линию.

— Лес… — подсказывает Вальтер, дрыгая длинными ногами.

Санька старательно рисует подобие деревьев.

— Землянка…

А гул нарастает. Вот уже возле школы грохочет железо, вздрагивает и гудит пол под ногами.

Вальтер прижег новую сигарету и подошел к окну. Вслед за ним, будто ненароком, шагнул к подоконнику и Санька.

Мимо школы ползут рыкающие танки с желтыми крестами на боках. Широколобые, приземистые… Пушечные стволы с ребристыми раструбами вытянуты вперед, будто обнюхивают дорогу. Люки у танков открыты, из них торчат головы танкистов в черных квадратных шлемах.

Железная громыхающая лавина запрудила главную улицу. Передний танк сполз с бугра к мосту, что стоит на деревянных ногах в речном плесе. А из перелеска выкатываются все новые машины. Они не задерживаются в центре, а уходят рокочущими ручьями в русла боковых улиц, будоража тишину деревянного городка.

Никогда еще с начала войны не было в Дручанске столько танков, как сегодня. Фронт прошел стороной, не задев притихших изб прожорливым огнем; Гремели бои справа, слева. Иногда по ночам орудийные раскаты приближались, становились слышней. А потом внезапно удалялись и замирали где-то за Днепром.

Вечером на тех улицах, в тех переулках, где остановились танкисты, рвали тишину револьверные выстрелы да визгливые причитания женщин. К середине ночи все замерло в городке. Только ракеты вспархивали над околицей да изредка слышались окрики патрулей…

Топчан стоит возле самого окошка, и Саньке слыхать, как старый явор трется горбатой спиной об стену, стучит ветвями в оконную раму.

На соседнем топчане, возле двери, храпит с присвистом Никитка. А Саньке не до сна… Послышались шаги в коридоре. Может, идут за ним? Схватят и поволокут в то страшное подземелье. Как же отсюда выбираться теперь? Мерещится Саньке рыжая откормленная харя Эриха. Сидит, наверно, под дверью, караулит.