Дмитрий Ли - Журавли покидают гнезда

Не зная, как поступить, Ир обратился к Енсу:

— Эсуги нельзя находиться у вас, отец Юсэка. Нет ли каких-нибудь родственников, куда можно было бы отправить девушку?

Старик не понял, почему Эсуги не может жить в его доме:

— Ноги мои никудышные, — ответил он, — это верно. Но у меня есть сбережения…

— Я не о том, — перебил его Ир. — Маклер без труда найдет ее здесь.

Енсу понимающе закивал головой и задумался, с печалью и тревогой глядя на Эсуги.

— Выходит, и тебя я лишусь, дочка, — сказал он сдавленным голосом.

— Если она любит Юсэка — зачем ей где-то прятаться? — вставила тетушка. — Пусть с ним и идет искать счастье. — Она подошла к Юсэку. — Ты что — оглох? Она любит тебя… Да если б моего Бонсека полюбила такая красавица, он ее на горбу в эту Россию унес! А ты молчишь, будто кашей рот набил. Скажи свое слово.

Юсэк смутился и, не зная, что ответить, в упор посмотрел на учителя.

— Ты готов взять с собой Эсуги? — спросил тот. — Но знай — путь этот не усеян цветами.

Юсэк ничего не хотел знать, вместе с нею он был готов идти хоть в самое пекло. Однако не выдал своих чувств:

— Я не боюсь трудностей и сделаю все, чтобы Эсуги было хорошо.

— Как мне благодарить вас? — сказала Эсуги, оглядывая присутствующих. Не дожидаясь ответа, она поклонилась низко, до самого пола.

— А теперь пора идти, — Ир взглянул на часы.

Старик Енсу и Синай переглянулись.

— Стало быть, ни вам, ни мне, — безрадостно отозвалась женщина. — Не судьба, стало быть, нам с детьми жить.

— Время такое настало, — ответил Енсу, поднимаясь с циновки.

Трудно найти в Корее человека, который бы не любил море. Любит его и старый рыбак Ли Дюн, несмотря на то что последний тайфун разорил селение и унес с собой жену и дочь. Верит, что жестокое море рано или поздно смилуется и отдаст людям свои щедрые дары. Не будь этой веры — не ждал бы старый рыбак новой зари, не латал бы свою прогнившую лодку. И не стал бы плавать вдоль берега в поисках подводных плантаций морской капусты и косяков рыб.

Хижину, которую он построил после тайфуна, теперь не достают штормовые ветры. Стоит она одиноко в ущелье, оберегаемая скалами. Но раскаты волн доносятся и сюда. Никогда этот шум не тревожил старого рыбака, но с недавних пор чудится ему, что не море, а гигантское чудовище ревет и крошит скалы, пытаясь добраться до его хижины. Старый рыбак Ли Дюн даже мысли не допускает, чтобы перебраться в другие места, как это сделали уцелевшие после тайфуна селяне. Ночами выходит он из хижины, чтобы очередной раз вглядеться в грозную пучину. И кто знает, может, в этом неутомимом реве ему слышатся родные голоса жены и дочери.

Так и живет Ли Дюн один в ущелье.

К нему-то и отправился Юсэк. Не зная о постигшем рыбака горе, он был уверен, что семья примет его доброжелательно, особенно сам Ли Дюн, мечтавший выдать за него замуж свою дочь Бен Ок, славную девочку.

С тех пор прошло много лет, семья давно уже перебралась к морю, однако Ли Дюн, навещая Енсу, каждый раз уговаривал и его переехать в селение рыбаков. Он не знал, почему отец Юсэка забрался в эту нору и упрямо не желает ее покинуть. За все это время лишь один раз Юсэку удалось побывать в гостях у Ли Дюна, но он хорошо запомнил дорогу и шел уверенно, что-то весело мурлыча себе под нос. Башмаки мешали быстрой ходьбе, он снял их и, перекинув через плечо, двинулся дальше. Крутые горы теснили с двух сторон и без того узкую долину, разделанную под пашни. На них копошились крестьяне, почти полностью скрытые под широкополыми соломенными шляпами. Пройдя долину, он свернул с дороги и вскоре оказался в ущелье, заваленном гранитными валунами и мелким щебнем. Идти по камням босыми ногами было трудно, поэтому он снова влез в свои башмаки. Подул прохладный влажный ветер, напоминая о близости моря. Юсэк спешил, не позволяя себе сделать даже маленькую передышку после крутых подъемов. К вечеру он должен во что бы то ни стало вернуться обратно к Иру. Наконец, вскарабкавшись на отлогую скалу, он увидел море, а вблизи — знакомые каменные столбы, словно стражи охранявшие маленькую бухту. И поразился, не обнаружив на берегу ни хижин рыбаков, ни шхун, ни баркасов. Нет, он не мог ошибиться. К этим столбам рыбаки крепили свои шхуны и катера. Бухта, некогда забитая джонками и лодками, и это ущелье, служившее единственным выходом из бухты, все было знакомо ему. Юсэк хотел было уже повернуть обратно, но вдруг увидел неподалеку от берега, за стеной утеса струящийся вверх дымок. Он спустился вниз по скале и вскоре добрался до берега.

Там, возле ветхой хижины, он и встретил Ли Дюна. Занятый своим делом старик заметил Юсэка только, когда он опустился на корточки и поздоровался. Ли Дюн сразу же узнал его, но не выразил ни удивления, ни радости, как это бывало всегда.

— Вы не узнали меня, отец Бен Ок? — воскликнул Юсэк. — Я сын Енсу — Юсэк! Отец велел вам кланяться и узнать, как вы тут живете?

— Шевелюсь еще, как видишь, — отозвался старик, не подняв головы.

— Что здесь произошло? — спросил Юсэк, оглядывая окрестность. — Куда все подевались? И почему вы перебрались сюда, на скалу?

Лицо старика оставалось неподвижным, и Юсэк с трудом узнавал в этом мрачном, замкнутом человеке энергичного мужчину, который любил шутку и был полон оптимизма. Теперь, сгорбленный и неподвижный, он походил на один из каменных столбов, охранявших бухту.

Юсэк без приглашения вошел в хижину — она была пуста. На земляном полу лежала изодранная циновка. И ничего больше. Вернувшись, Юсэк обратился к старику:

— А где ваша жена? Где Бен Ок?

— Всех поглотил тайфун, — ответил Ли Дюн и, отложив челнок, поднялся. Он долго глядел на море, потом прошел к выложенной из камней печи, на которой грелась вода, бросил в огонь сухие корешки. — А я вот живу, — добавил он.

Юсэку показалось, что этот согнутый человек, пустая хижина, напоминающая катафалк, голый, безлюдный берег — продолжение страшного сна, который длится с той минуты, когда Эсуги явилась с сообщением о смерти своей матери.

— Пожениться-то, поди, успел? — справился рыбак.

— Нет еще.

Море волновалось, пенилось, бередя в душе старика старую рану. В тот роковой день понес он в город корзину меги. На вырученные деньги купил пшенной крупы и подарки жене и дочери. Вернувшись, он увидел на месте бывшего селения одни лишь останки хижин и разбитых шхун…

Старик отвел глаза от моря, сухими, потрескавшимися руками потер лицо и застыл, словно изваяние. Глядя на него, Юсэк не решался начать разговор, с которым пришел. Однако и молчать он не мог: в городе ждали ответа.

— Я понимаю ваше горе, дядя Дюн, — промолвил Юсэк, подойдя к нему вплотную. — Но я должен сказать, что пришел сюда просить помощи.