Доминик Ливен - Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

Чтобы свести некоторые из этих трудностей к минимуму и, в частности, обойти по флангу пояс французских крепостей, союзники решили, что главный их удар должен быть нанесен через территорию Швейцарии. Оттуда они ударили бы на северо-запад в направлении плато Лангр. Закрепившись на Лангре, они могли выбрать подходящий момент для наступления на Париж. Александр I изложил все преимущества этого плана в своем письме к Бернадоту от 10 ноября. В этом письме он утверждал, что предложил свой план австрийцам и пруссакам, и что те его приняли. Однако впоследствии Александр I изменил свое мнение и заявил, что союзникам следует уважать нейтралитет Швейцарии. Представляется, что он сделал это по просьбе А.А. Жомини и своего бывшего воспитателя Ф.С. Лагарпа, которые были гражданами Швейцарии. Поначалу казалось, что австрийцы готовы уступить, но затем все равно вторглись в страну, ссылаясь на поддержку, которую их действия получили со стороны военной и политической элиты Швейцарии. Александр I был взбешен тем, что его одурачили, а затем пришел в еще большее раздражение, когда австрийцы начали вмешиваться во внутренние дела Швейцарии с консервативных позиций. На самом деле в этой ситуации не прав был в основном Александр. Поскольку швейцарское правительство позволило Франции ввести войска на ее территорию и вербовать здесь солдат, нейтралитет страны был мистификацией. Возможно, как утверждает лучший прусский историк этой кампании, план коалиции в любом случае имел изъяны, но как только он был принят, австрийцы имели все основания противиться внесению в него изменений. Кроме того, внутренние дела Швейцарии не имели для России никакого значения, и российский император позволил чисто личным соображениям вмешаться в выработку стратегии и нарушить сплоченность коалиции [813] О взгляде на это австрийцев см.: Schwarzenberg К. F. Op. cit. 268–271. А. Жомини, разумеется, придерживался иного мнения, см.: Jomini A. Précis politique… Vol. 2. P. 224–225, 228–231. P. Фридрих дает взвешенную оценку данного эпизода, но утверждает, что в походе через Швейцарию, возможно, не было необходимости, см.: Friederich R. Op. cit. Vol. 3. P. 9–15. Письмо Александра I Бернадоту см.: Внешняя политика России. Т. 7. С. 434–436. Его же письмо, исполненное негодования, К.Ф. Шварценбергу от 5 янв. 1814 г. см.: РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3399. Л. 108. .

В конце концов не только австрийцы, но и русская лейб-гвардия переправилась через Рейн у Базеля и прошла маршем часть Швейцарии. Их переправа через столь крупную реку была отложена до 1 января по русскому календарю с тем, чтобы этот день пришелся на годовщину переправы российской армии через Неман и начала кампании по освобождению Европы. В глазах некоторых иностранных обозревателей это являлось еще одним примером того, что Александр вмешивался в ход военных операций, руководствуясь второстепенными, личными мотивами, хотя в действительности эта задержка не принесла вреда.

Других людей, наблюдавших за маршем русской лейб-гвардии во время переправы через Рейн, посещали более серьезные мысли. Сэр Ч. Стюарт писал:

«Ни одно описание не может дать преувеличенную картину того безупречного состояния, в котором находились эти войска; их внешний вид и снаряжение были превосходны, и если принять во внимание, что им довелось вынести, и представить себе, что русские, некоторые из которых пришли из Татарии, граничащей с Китайской империей, преодолели просторы России и за несколько коротких месяцев прошли путь от Москвы и переправились через Рейн, — диву даешься и испытываешь трепет перед политической мощью этой колоссальной державы. Состояние, в котором пребывала русская кавалерия, подтверждало ту высочайшую репутацию, которой пользовался этот род российских войск; и русская артиллерия была превосходна».

Однако восхищение у Ч. Стюарта сочеталось с тревогой, и следующее его высказывание многое говорит о коалиции: «При виде русской лейб-гвардии в тот день я не мог мысленно не возвращаться к тем сильным впечатлениям, которые возникли у меня в связи с этой чрезмерно разросшейся империей <���…> вся система политических взаимоотношений в Европе должна, в качестве своего основополагающего принципа и характерной черты, принять за аксиому необходимость установления предела этой грозной и покушающейся на чужие права силе» [814] Londonderry M. Op. cit. P. 254–255. Возможно, чувства Ч. Стюарта в то время были не столь отчетливыми, какими они предстают в только что приведенном отрывке, написанном в 1830 г. .

Из Базеля коалиционная армия направилась в Лангр. Лорд Бургеш, английский военный представитель в ставке К.Ф. Шварценберга, не был впечатлен руководящими действиями фельдмаршала.

«Ничто так ярко не подчеркивало осторожность, заметную во время вторжения во Францию, чем перемещения армий коалиции в jot момент. Целью союзников было обосноваться на Лангре у прямой дороги, в пяти днях пути от Базеля. В конце октября ни один французский солдат не встал бы у них на пути, если бы они двинулись в этом направлении; тем не менее коалиция прибегла ко всевозможным научным маневрам — сложным маршам, обходу позиций по флангам, постепенному преодолению всех встречавшихся у нее на пути препятствий в виде рек и гряд холмов; поэтому вместо того, чтобы оказаться на позиции 26 или 27 декабря, войска коалиции заняли ее только 17 января» [815] Burghersh J. F. The Operations of the Allied Armies in 1813 and 1814. London, 1822. P. 72–73. .

П.П. Пущин, служивший в лейб-гвардии Семеновского полка, во время марша на Лангр сделал в своем дневнике запись, что дороги были ужасны, свирепствовала непогода, а местное французское население было очень бедным. Поскольку Франция всегда представлялись русским офицерам вершиной европейской цивилизации, многие из них были также очень удивлены той бедностью, с которой им довелось столкнуться. В дневниках этих офицеров отражен яркий контраст между бедностью французов и тем материальным благополучием в Саксонии и Силезии, которое вызывало столь сильное восхищение у авторов дневников. Поначалу французы показались им запуганными и апатичными, так как не выказывали энтузиазма ни в защиту Наполеона, ни в поддержку Бурбонов. Вторжение огромной армии было неизбежно сопряжено с разрушениями и грабежами. Офицер лейб-гвардии Драгунского полка вспоминал, что у его солдат был безошибочный нюх, когда дело касалось поиска спрятанных сокровищ в замках, в которых они квартировали. В конечном счете полковнику Драгунского полка удалось разыскать большую часть награбленного и вернуть его владельцам. Там, где даже гвардейцы предавались грабежам, что уж говорить о казаках, а большинство казачьих офицеров были менее щепетильны, чем полковник лейб-гвардии. Очень скоро после вхождения на территорию Франции Александр I в письмах к М.И. Платову сетовал на то, что даже некоторые казачьи генералы и полковники грабили дома и фермы французов. С точки зрения Александра I, это было не только позорным, но и опасным обстоятельством, так как создавало риск возникновения народной войны, чего союзники отчаянно старались избежать [816] Дневник Павла Пущина. С. 142–143; Радожицкий И.Т. Указ. соч. Ч. 3. С. 36–39; Из записок покойного генерал-майора Н.П. Ковальского. С. 106107; РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3399. Л. 120–120 (об.). .