Array Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории

…В квартире у нас царил беспорядок. В одной комнате отошла часть стены. Там висело радио, я успел снять его, камни упали на мою кровать…

Самолеты улетели, тревогу отменили. Но город был неспокоен, в той стороне, где находились морской порт и железнодорожный вокзал, что-то взрывалось и горело.

Пришла мать с работы и сказала, что горит морской порт и вагоны. Камни мы с матерью с кровати убрали в сторону, а мусор вынесли. Вернулся отец, он сказал, что пришли суда из Одессы, груженные боеприпасами, и там было питание и обмундирование, и все это горело, рвались снаряды… Вот так первый раз бомбили город Керчь. Потом уже стали бомбить город с немецкой пунктуальностью.

Не помню точно, когда немцы первый раз заняли город, это случилось летом. Мы с улицы Красноармейской ушли на Митридат, где жила моя бабушка. Немцы заняли город, но гору Митридат еще нет. Там были наши солдаты – моряки. И они обстреливали улицы города, которые просматривались с Митридата. Но что они могли сделать? Ничего! Их оставалось человек десять, а может, и меньше, хотя у них и были пулеметы…

Город заняли немцы полностью. Мои родители вернулись на квартиру, на улице Красноармейской. Отец сидел дома, да и мать редко куда ходила. Я был опять со своими друзьями…

Зима 1941–42 гг. стояла очень холодная, надо было топить. Раза два я ходил на завод Войкова за углем. Уголь был замерзший, приходилось ковырять его руками и в мешок нагребать, хотя он был и кусками. Руки замерзали до того, что пальцы не гнулись. Мы их отогревали ртом и опять отрывали куски угля. Так за два хождения за углем у меня руки так назамерзались, что стали пухнуть, хотя я первое время и не замечал этого. Пальцы стали в два раза толще.

У нас во дворе жила семья евреев: старики – дед с бабкой, дочь взрослая и ее дочка, немного младше меня. Немцы приказали, чтоб все евреи нашили на рукава себе звезды шестиконечные. Старики это сделали, а мать и дочь нет. Они стали прятаться или днем ходить по городу, а вечером, когда начинался комендантский час, мать с дочерью подходили к нашему окну и стучали. Отец мой выходил во двор, открывал калитку, и они заходили, а калитку опять закрывали. А рано утром они опять уходили. Этих стариков и еще многих людей и детей расстреляли в Багровом противотанковом рву. Там был и один наш товарищ по улице. Мы радовались за него, когда он остался живой, хотя во рву остались его родители, а он вылез из-под трупов и пешком пришел в город и оказался среди нас. Мы ему помогали как могли.

Кончался 1941 год, начинался 42-й. До начала Рождества по новому стилю оставался один день. И вот мы увидели, что из Сенного переулка выезжают немецкие подводы по пять и более, а возвращаются одни. И так всю ночь. И не стало патрулей. А утром мы поняли, что город оставлен немцами и нет никакой власти.

Наступила весна и тепло. А с ним немцы начали опять бомбить город. На нашей улице нельзя было больше жить, везде были военные. Мы с матерью ушли на улицу Верхне-Митридатскую, в квартиру ее сестры. Отец не пошел, а остался в нашей квартире, сказав, что будет, то будет, а вы живите там. Так вот мы и жили на две квартиры. Немцы все же хотели и старались захватить город. Фронт проходил не так уж далеко от Керчи. Но на Митридате не так бомбили, как в городе. И вот в один летний день мать сказала, чтобы я передал отцу пусть придет, есть дело. Отца я встретил на углу улицы Красноармейской и Ленина. Он стоял с каким-то мужчиной. Я сказал отцу, что его зовет мать. Но тут же завыли сирены, и опять начался налет самолетов. Отец отослал меня назад к матери, я и побежал. Прошло некоторое время, дали отбой. Я помню, мать во дворе что-то стирала, она тогда работала в больнице. Во двор заходит женщина и здоровается с матерью, а мать спрашивает: «Что, идти на работу?» А женщина ей отвечает, что нет. «Так зачем же ты пришла с работы? – спрашивает мать. – Что случилось?» Женщина мнется, а потом говорит, что на улице Красноармейской во двор дома № 15 упала бомба. Я сразу побежал туда. Подбежав, я увидел, что возле нашей двери лежит отец весь в мелких осколках. Бомба была осколочная и очень мала, потому что воронка со штыковую лопату. На груди у отца сидела его любимая собака по кличке Кукла и никого к нему не подпускала. Через некоторое время пришла мать с бабкой и с двумя моими тетками. Взяли одеяло, положили отца на него и понесли домой, то есть на Верхне-Митридатскую. Там есть старое кладбище и церковь рядом. Какой-то мужчина взялся выкопать могилу за какие-то вещи, которые мать ему отдала. И там отца и похоронили… Я стал тогда сильно курить, от отца осталось много махорки…

А в это время наши войска отступали понемногу в город, а немцы сильно бомбили.

…Они летели тройкой, и было две тройки. Забили сильнее зенитки. Люди бросились кто куда. Я и товарищ побежали вдоль улицы, там еще бежали люди. Коля впереди, а я за ним. Вот мы добежали до перекрестка, где находились колонны солдат. Солдаты все лежали по обочинам дороги. Коля уже перебежал на другую сторону, а я был только на середине улицы, стал нарастать свист бомбы. Я перебежал дорогу и попал на то место, которое разделяет дорогу и тротуар. Он был широк и там росли кусты, лежали солдаты. Я добежал до кустов, кто-то схватил меня за ногу, и я упал, услышав мат и слова «лежи!». Все произошло в считаные секунды, а бомба продолжает свистеть. Мы с солдатом лежим, прижавшись к земле. И вот – взрыв и сильный толчок земли. Я вскакиваю и бегу дальше. От угла второй дом срезан наполовину, камни, пыль… Я пробежал кучи камней, как по ровной дороге. Прибежал домой, там все тихо. Но где Коля? Нет нигде. Я спросил его мать. Она сказала, что он лежит под кроватью, и спросила, что случилось и где вы были. Я ничего не ответил ей, зайдя в комнату, застал Колю. Он сидел на кровати. Я спросил: «Что с тобой?» Он сказал: «Ты знаешь, я чудом спасся от той бомбы! – и спросил: – А ты-то где был, когда она попала в тот дом?! Ты же бежал за мной, и я подумал, что ты как раз и попал под ее взрыв!» Я сказал, что меня спас какой-то солдат. «А ты где был?» Он мне говорит: «Ты вспомни, там есть парадная!» «Ну и что, что есть!» – говорю ему я. «Так вот, эта парадная меня и спасла! Ты понял? Я пробежал парадную и побежал дальше, и тут меня как-будто кто-то силой толкнул вовнутрь дома, и я увидел, как дом, то есть его половина, отделилась, а потом меня так вдавила волна взрыва и разрыва и пламени, что я подумал, что сам не знаю, как я очутился дома под кроватью. И сейчас не могу вспомнить, как я бежал оттуда!»

У нас было оружие, то есть винтовки и наши, и немецкие и к ним много патронов. Мы решили пострелять на нашем пятаке, что часто делали. Нас было человек пять и один малец, лет восьми, брат одного товарища. Мы поставили камни, на них положили каски и начали стрелять. Мы стреляли, а этот малец все канючил – дай стрельнуть, и все тут. Ну мы дали. Его брат показал, как надо целиться и как плавно нажимать на спусковой крючок, и даже выстрелил в каску. Лежим курим. А этот малец взял винтовку, лег за бруствер и стал целиться. Мы, взрослые, не посмотрели по сторонам, да и вообще, мы никогда до этого не видели на нашей улице немцев, а особенно офицеров. Малец выстрелил, мы услышали ржание коня, а потом и его самого, а на нем немецкого офицера. Мы все подумали, что пуля попала в наездника. А этот малец встал и стоит с винтовкой в руках. Крикнув ему «беги!», мы бросились врассыпную, кто куда. Малец побежал и куда бы вы думали? К себе во двор! А всадник за ним. Вот он открыл калитку и забежал к себе во двор.