Игорь Небольсин - Первая из Гвардейских. 1-я танковая армия в бою

Я в тот момент на часы почему-то глянул. Было четырнадцать часов, как сейчас помню. Идём, комбриг самолично маневрирует, ведёт огонь из-за укрытий, бьёт по немецким танкам. Они идут с опаской, наверное, думают, что танк наш не один. Но огонь ведут сильный. Нам на броне неуютно, осколки так и сыплются. Но что поделаешь, война!

Впереди меня сидел боец Лысков. Его ранило в глаз. Он мне: ‘Андрей Филиппович, я раненый”. А у меня, надо вам сказать, гражданская специальность – учитель, так вот и бойцы почему-то зовут меня по имени и отчеству. Я ему говорю: ‘Петя, потерпи минуточку’. Он затих. Вдруг другой боец, Битер: ‘Андрей Филиппович, я тоже раненый..’ – ‘Держись, Ваня, ещё минуточку…’

Только я это сказал, как ударит тяжёлый снаряд по танку. За ним сразу второй, третий… Мы, как горох, на землю. Как живы остались, не знаю. Танк зашатался, встал. Немцы – метрах в восьмистах. Вдруг люк открывается, старший лейтенант Самородов кричит: ‘Оверченко, ко мне! Комбриг ранен…’ Мы к танку… А Александр Фёдорович сам из люка тянется. Бледный, в лице ни кровинки, руками за живот держится, а там – красное. Перевалился через борт и упал, запрокинув руки…’

В голосе старшины прозвучали глухие нотки. Он отвернулся и смахнул с ресниц пальцем скупую солдатскую слезу. Потом продолжал, часто давясь и обрывая фразу: ‘Я с маху к нему. Он лежит на снегу такой ладный, красивый, в полушубке, в тёплых шароварах, хромовых сапожках, а рядом шапка-ушанка жёлтая валяется… Он мне командует: ‘Снимите ремень… Расстегните…’ Я тронул его… Он зубы стиснул: ‘Тише! Не видите – здесь мои кишки…’ Я похолодел: сквозное ранение в живот. И осколок проклятый тут же, запутался в шерстяной фуфайке… А пули, снаряды свистят – нет мочи. А комбриг говорит: ‘Я жив не буду, но вы несите. Нельзя допускать, чтобы труп комбрига им достался…’ Я взял его, как ребёнка, трошки имею силы, – заметил по-украински старшина, – и понёс. Иду, сам не знаю куда, дороги не разбираю, одна думка: не достался бы Александр Фёдорович немцам. Догоняют меня ребята. Стали нести вчетвером. Спустились в ров.

И тут настали самые решительные минуты для его и нашей жизни… Там, где опускались, – обрыв метра два. Стали его передавать вниз. Я упал и упустил его ногу. Тут он в первый раз застонал: ‘Ой, что же вы делаете…’ Метров двадцать пронесли, тут отлогий выход из рва. Но дальше идти нельзя: пулемётный обстрел, смерть ежеминутно – не своя, так чужая…

Тут нас осталось с Александром Фёдоровичем трое: старшина Абдул Хасанов, между прочим, тоже учитель, старшина Власенко и я. Остальные отходили с боем к Лукашовке. Снаряды рвутся всё время поблизости, а пули по снегу – фонтанчиками. Бурда повернул голову: ‘Уходите’. Показал себе на висок и тихо так говорит: ‘Дай мне…’ – ‘Вы ещё будете живы, вылечат’, – отвечаю. Он нахмурился: ‘Дурак ты. Разве такие живут! Вот же мои кишки… Дай!’ Я ему говорю: ‘Никак нет, товарищ комбриг, сейчас что-нибудь придумаем’.

А что тут придумаешь? Мы уже так и решили: погибать, так вместе с комбригом… И тут, когда мы уже подумали, что это всё, неожиданно пришло спасение. Вижу, в двухстах метрах идут два наших танка из 40-й гвардейской бригады. Я сбросил шинель, фуфайку и дунул наперерез им, хоть и под огнём. Будь что будет!.. Один танк проскочил, меня не заметил, а второй я перехватил. Бросился на люк водителя: ‘Зажимай левый фрикцион’. Тот не поворачивает, идёт дальше. Я повис на танке, опять кричу во всё горло: ‘Зажимай левый фрикцион, давай к овражку, там Бурда помирает, спасти надо’. Услышал водитель, – это был Самойлов, – доложил своему командиру.

Развернули машину, полным ходом к овражку. Я соскочил с танка, к Александру Фёдоровичу. Он ещё живой. Услышал, как танк ревёт, вздрогнул и улыбнулся. Положили его на броню, прикрыли своими телами, тронулись. Проехали метров триста – вдруг удар, прямое попадание снаряда. Танк остановился. Но, к счастью, удар был не сильный, машина цела. Полный ход вперёд, и скоро мы вышли из зоны обстрела. Тут Александр Фёдорович вдруг очнулся. У меня на душе полегчало. Ну, думаю, спасли! Но в это время, как на беду, налетели ‘юнкерсы’, бомбят дорогу. Пришлось свернуть в балку, там переждали. Комбриг опять потерял сознание. Выехали на дорогу, он открыл глаза: ‘Скоро?’ – ‘Скоро, уже видим Лукашовку’.

Приехали, разыскали санчасть, внесли… Он пока жив… Положили на операционный стол, он минуту ещё дышал. Стали резать рукав. Женщина-врач держит за руку. Вдруг говорит: ‘Пульса нет…’ А он уже мёртвый.

Ночью привезли его в Калиновку, положили в избе. Мы до утра с ним всю свою боевую жизнь припомнили. И так обидно было, что вот не дожил хороший человек до победы. И отступление 1941 года пережил, и под Орлом, и под Волоколамском, и на Калининском, и на Брянском фронте, и на Курской дуге его смерть щадила, а теперь, когда мы, можно сказать, уже одной рукой за полную победу держимся, потеряли такого командира… Сколько раз он горел, сколько танков под ним разрубили, сколько раз он из окружения выходил, уже стали верить: неуязвимый это человек. Но нет, видать, неуязвимых на земле…

Похоронили его в городе Ружин Винницкой области. Боярский стоял и плакал. И Попель долго не мог ни слова выговорить – в глазах слёзы. Потом всё-таки речь произнёс, говорил о том, какой это был человек – из простого шахтёра в большого командира вырос, и как мы должны хранить его память. На могиле комбрига памятник из гильз и тяжёлых снарядов поставили и надпись написали: ‘Здесь похороненА. Ф. Бурда.1911–1944’. И улицу в Ружине назвали: ‘Имени комбрига А. Ф. Бурды’…”.

Батальон Федоренко, засевший в Цибуливе, оборонялся весь день, отказываясь отойти даже тогда, когда противнику удалось окружить его. Федоренко со своими людьми оставался там до четырёх часов утра 26 января, пока командование не отдало ему приказ – пробиться к Лукашовке. Федоренко выбрал нелёгкий, но наиболее верный путь: он ударил по тылам гитлеровцев, вызвал у них замешательство, суматоху и через сутки вышел к Лукашовке.

Геройски сражалась в Цибуливе противотанковая батарея гвардии старшего лейтенанта Бушуева – она отбила две танковые атаки, сожгла двух “тигров” и подбила одного. Три дня спустя бригада была выведена из боя и направлена на отдых и пополнение резервами. Командиром её был назначен Иван Бойко – друг и соратник Александра Бурды.

Последнее наступление, которое бригада провела под командованием гвардии подполковника Героя Советского Союза Александра Фёдоровича Бурды, началось 24 декабря и закончилось 1 февраля – пять дней спустя после его смерти. Бригада в составе 1-й танковой армии прошла в общем направлении на юг и юго-запад 410 километров, уничтожив на этом пути тысячи солдат и офицеров противника, около ста танков и самоходных орудий, 255 броневиков и бронетранспортёров и много другой военной техники. Но и сама бригада понесла тяжёлые потери: погибло 65 танков, пали на поле боя 132 гвардейца-танкиста, в том числе и сам комбриг. То были неимоверно ожесточённые бои».