Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

Хотели на стенах расписаться, но тут команда – строиться. И танки пошли на северную окраину Берлина. Героя получил командир танка из наводчиков, который действовал быстро и хорошо, остальным заменили на хорошие награды не ниже ордена Красного Знамени.

После выхода из боев нас перебросили на север, километров за 20–30 от Берлина. Там, в какой-то деревушке, мы встретили День Победы. Мы спали. Вдруг прибегает дежурный: «Товарищ лейтенант, в лесу ракеты!» – «Поднимай дежурный взвод по тревоге!» Оделся. Выбегаю. А ребята уже поняли, в чем дело, – стреляют в воздух. Уже на рассвете сообщили по телефону, что война закончилась. Провели митинг – на завтрак. Завтрак был победный – ведь в каждом танке пятилитровый бачок спирта всегда был.

– В мемуарах командира 150-й стрелковой дивизии генерала Шатилова В. М. указано, что в боях за Берлин командовал 23-й танковой бригадой подполковник Морозов. Кто был командиром бригады в то время, Кузнецов или Морозов?

– Командиром бригады оставался Кузнецов. Командовал он, конечно, здорово, но у него были приступы какой-то болезни, которую он скрывал. То ли припадки эпилепсии, то ли обострение радикулита. Бывало так, что прямо в течение боя он был вынужден ложиться к врачам, и его всегда подменял Морозов. Кузнецова, видимо, устраивало, что есть такой Морозов, который всегда готов подменить. В Берлинской операции так и получилось. Задачи 15-го числа ставил Кузнецов, а когда пошли, он вдруг исчез и появился, только когда бои окончились. Честно говоря, мне не нравятся мемуары Шатилова. Там о нашей бригаде, которая все время поддерживала его дивизию, без танков которой пехота двигаться не могла, всего два слова написано. А ведь они тогда нам в рот смотрели, ждали от нас продвижения.

– В боях за Берлин какое было настроение? Больше хотелось жизнь сохранить или войну закончить?

– У меня таких вопросов не возникало. Для меня были важны мои ребята, экипажи. Я заботился прежде всего, чтобы они остались живы. Не дай бог, если ранят, скорее вытащить, перевязать и отправить. Это было главным. И, конечно, выполнить задачу как можно быстрее, обязательно иметь успех.

Мне нравилось, когда получалось так, как задумал. Нравилось налаживать взаимодействие с артиллерией, авиацией, пехотой. Ты совершенно в другом измерении ведешь бой. Что танкист? Сидит в танке. Батальон развернулся – стреляет. Это нужно. Великое дело мужество! Но понимание действий противника, умение применить все средства ведения боя – это не менее важно.

– Во время боев за Берлин где вы спали?

– Обычно в танке или подвале дома. День воюем наверху. К вечеру, если останавливаешься в районе домов, обследуем подвалы. Как с подвалом разбираться? Входишь в подвал, там темно и гробовое молчание. Зажигаешь фонарик и просвечиваешь передний ряд. Потом достаешь шоколадку, освещаешь ее, откусываешь и протягиваешь ближайшему мальчику или девочке. А иногда и женщине, кто рядом. Уже тональность тишины меняется – шепоток. А потом говоришь на смешанном новгородско-немецком языке, что сейчас придет кухня, и, пожалуйста, с котелками по одному выходите наверх и получите еду, столько, сколько привезем, и хлеб. Подъезжает кухня. Из нее танкисты берут только чай. Только! Никакой каши! Потому что у них есть галеты, шоколад, сгущенка, а каша вся идет в котелки. Немцы народ организованный – в очереди без толкотни стоят. Но когда уже кашей запахло, то уже разговор оживляется, уже начинают тебе помогать. Принесут таз, помогают умыться, перевязать раненых. Потом принимаем решение, где спать и что делать. На сон времени мало – пока все организуешь, уже час или два ночи, а в 4–5 часов надо вставать. Много приходилось спать в танке. Механик-водитель спит у себя в кресле. Радист тоже рядом в своем кресле. Заряжающий и наводчик на боеукладке. А я же ростом небольшой – поднимаю орудие, на казенник пушки кладу крышки от боеукладки, ложусь, что-нибудь под голову и ногами в нишу башни. Я вот как-то раз спал, а пистолет у меня в кармане лежал. Во сне повернулся, вдруг выстрел внутри танка. У меня из кармана выпал пистолет. Обычно он у меня стоял на предохранителе, а тут выстрелил. Я замер, мурашки по спине – кто запищит. Там же лежат люди! Никто не запищал. Днем пулю искал-искал, но так и не понял, куда пуля делась.

– Как строились взаимоотношения с мирным населением?

– Много разных примеров. Первый танк ворвался в населенный пункт, и вдруг пацан, немчонок. Ему до лампочки, война или не война. Он через улицу бежит. Механик-водитель увидел, рычаг на себя и в сторону. Врезается в сарай. Хорошо, что противооткатное устройство не вышло из строя. Про раздачу каши я уже говорил. Немцы говорили нам: «Фильге зунд (много вам здоровья)!» Могли даже и прослезиться. Ждали-то они другого… Но когда размещались по квартирам после войны, пожилые к нам относились не лучшим образом, а средний возраст, молодые нормально относились. Изнасилования? Я в 60-х был на Кубе, выполнял миссию по восстановлению инженерных курсов. Мы их учили, как учить. Я задал вопрос: «Как у вас с изнасилованием на Кубе?» А мне в ответ говорят: «А что это такое?!» Около магазина стоят две девушки. Вы подходите, здороваетесь. Они обязательно на ваше приветствие откликнутся. Вы начинаете разговаривать. Предлагаете прогуляться. Если она хоть один шаг сделает – все проблемы уже решены. Если нет – не привязывайтесь, приглашайте следующую. Так же и в Германии – если не хамишь, а нормально разговариваешь, отзываются и с удовольствием идут на контакт. В бригаде никого не судили за изнасилование или мародерство.

– Какое было отношение к женщинам на фронте?

– Уважительное. Мы своих девчонок на руках носили. Все девочки были заняты, при ком-то. Самое тяжелое положение было у командира медсанбата. Почему? Сплошные девочки, а рядом штаб корпуса… Конечно, были и циничные люди. Например, Кузнецов, командир бригады. С одной стороны, лучшего командира не придумаешь – если он ведет бригаду, потери будут минимальные. Но был грубый, неотесанный, внешне непрезентабельный, к женщинам относился как к подстилкам. Девочки тоже разные были. Та же Сима. Вначале, как говорят, у нее было много знакомых и она пошла по рукам. Ее можно понять – она сама из сельской местности, оказалась среди офицеров с орденами, медалями. Кстати, все те, с кем она была близка, были видные ребята, статные, прекрасные офицеры. Потом они с Бодровым уже как супруги жили. Рожать она к его родителям поехала.

Маша, подруга Жени Дышеля, тоже поехала рожать. Мы ей потом высылали туфли.

Мне, уже после войны, одна девчонка понравилась. У меня с ней не было ни бесед, ни встреч, просто взаимная симпатия. У нее был роман с командиром батальона автоматчиков. Она бы и не против со мной дружить, но у нее есть друг… Уже перед моим отъездом мы с ней встретились, она говорит: «Какая же была дура, а теперь у меня жизни нет». Он ее сифилисом наградил. В конце войны была вспышка венерических заболеваний.