Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

– Как Вам Т-34 с точки зрения командира танка?

– Прекрасный танк. Прост в обслуживании, легко ремонтировался, надежная коробка передач, надежные гусеницы. У Т-27 или Т-26 гусеницы дрянь – крутанулся, и они слетели, а у Т-34 хорошие. Что ломалось? Иногда тяги, которые идут по днищу танка, заклинивало. Аккумуляторы были тяжелые. Очень слабые были вентиляторы в башне. Гильза после выстрела падает вниз на боеукладку. Ее же не возьмешь, она горячая. Дыма, гари, как в газовой камере.

– Огонь вели с ходу или с коротких остановок?

– И с ходу, и с коротких остановок. Но больше с коротких остановок. А с ходу, когда идет масса, некогда останавливаться. Скорее пугающий огонь, но попасть тоже можно.

– Вы что-нибудь писали на танках?

– Писали (смеется). Сначала писали: «За Родину! За Сталина!» А я написал: «АНЗ». Замполит спрашивает: «Что это такое?» – «Александров Николай Захарович». – «Ах ты такой-сякой! Сотри немедленно!» Ну я и стер.

– Какая в атаке скорость?

– Смотря какая атака, если идем на сближение в предполье – километров 30–40, от укрытия к укрытию. А когда идешь по боевым порядкам противника, там скорость снижается – ты ведешь огонь, давишь.

– Приметы или предчувствия у Вас были?

– Нет. Но вот однажды мы совершали ночной марш. Мой танк шел вторым. Вдруг впереди идущий танк останавливается. В чем дело? Механик танка говорит: «Я ничего не вижу». Я на него: «А ну-ка вперед!» – «Я не вижу». Заладил, и все тут. Ротный механик-регулировщик говорит: «Ладно. Я поеду». Этот залез на мой танк. Проехали буквально метров сто, как передний танк подрывается на фугасе. Башня отлетела метров на пятнадцать. Как чувствовал, зараза, этот механик-водитель… Вроде боевой такой парень, а вот «не поеду» – и все…

– Я слышал такое выражение: «Войну выиграли молодые». Только молодой мог такое пережить. Это действительно так, как вы считаете?

– Действительно, экипажи почти все были молодые… Сорока-пятидесятилетние, они, я сейчас анализирую, были похитрей, служили в комендантской роте, роте охраны. Правда, тогда я просто не обращал на это внимания.

– Пехотинцы всегда десантом были на танке?

– Нет, не всегда. У нас в полку была рота автоматчиков. Во время боев их распределяли по три-четыре человека на танк. Они своих командиров почти и не знали, подчинялись нам, кушали с нами, несли охрану в ночное время.

Был у нас автоматчик-украинец Трутень. Пожилой, ему тогда было лет под тридцать. Его поставишь дежурить… а спали мы… я за всю войну ни одного дня не спал на кровати – то на нарах, то на досках. Механик и радист обычно у себя на сиденье устраивались, а мы на боеукладке. Иногда доску на борту возили – внутрь на погон башни поставишь и спишь. Если весь полк ночует, то на моторном отделении расстилаешь брезент, от двигателя тепло… Так вот, только поставлю Трутня, иду проверять – спит. «Ты почему спишь?!» – «Да, товарищ лейтенант, я тильки что! Я же усе бачю». Где-то в Прибалтике остановились на ночлег. Вдруг под утро как открылась стрельба! Ракеты! Мы выскочили. Потом разобрались. Оказалось, что немцы следили за нами. Рядом стояла печная труба сгоревшего дома, немец сидел в трубе, кирпичи выбил и наблюдал. Когда увидели, что Трутень закемарил, они его схватили, кляп в рот, мешок на голову и потащили. Хорошо, ребята заметили, открыли огонь. Немцы его бросили и драпать. Когда мы подошли к нему, от него так воняло! После этого он и сам на посту не спал, и другим не давал, говорил: «Теперь я знакоме, як на посту спатиме».

– Вши были?

– Даю слово, не было! У нас же вся одежда пропитана газойлем. Вот у пехотинцев, автоматчиков были. Конечно, периодически мы делали санобработку. Ставили бочку, в нее клали решетку, наливали воды, набрасывали обмундирование, белье и разводили огонь – прожаривали обмундирование. Так что у нас даже зимой вшей не было. Полушубков нам не давали – ватные штаны, телогрейка, офицерам выдавали меховую жилетку. На ногах валенки и сапоги. Я валенки никогда не носил – ноги замотаешь шерстяной портянкой, и нормально.

– Выполняли работы по обслуживанию танка?

– А как же. Командир танка, взводные, ротные – все офицеры работали. Особенно чистка орудия. Его же надо прочистить, а потом пропыживать, чтобы очистить от омеднения (остатков меди с пояска снарядов). Деревянную болванку обматывали ветошью и плотной бумагой. Вот этот пыж весь экипаж бьет шестом, пробивая его через ствол. Требовалось, чтобы при ударе пыж продвигался не больше чем на три-пять сантиметров.

– Кормили нормально или были на подножном корму?

– Нормально кормили. А потом, когда стали немцев бить, громить их склады, так у нас танки были, как бакалейные магазины – консервы, шоколад, сгущенка, алкоголь. Что брали в качестве трофеев? Часы. У того генерала, что я застрелил, взял фуражку, но потом выбросил…

– Посылки домой посылали?

– Какие посылки?! Ничего не посылал. Ни я, ни другие ничего не посылали. Единственное, что посылали, по аттестатам деньги своим родным.

– Случаи трусости или преднамеренного выведения из строя танка у вас в роте были?

– Нет. Проходит зампотех роты, батальона, механик-регулировщик, из ремонтной бригады. Они все проверяют.

– Были ли женщины в бригаде? И как к ним относились?

– Была у нас санитарка Люба. Если за ночь два или три экипажа не облазает, не заснет. Я как-то дежурил в штабе, сижу в углу. Командир полка ее вызывает: «Ты мне блядство в полку не разводи. Еб…ся, так еб…сь с одним». – «Что хотите делайте, с одним не могу!» Ее от нас отправили в отдельный дивизион противотанковых орудий. Еще одна хорошая девчонка была санитаркой. Потом начальник штаба полка перевел ее писарем, на ней женился. Как-то раз пришел эшелон с женщинами к нам на пополнение. Командир корпуса посмотрел: «Отправьте их назад, что, мне через девять месяцев открывать родильные дома?!» Так и не принял.

– Как вы лично относились к немцам?

– Я ненавидел. Особенно после того, как получил известие, что погиб отец. Весной 1943-го под Харьковом взяли пленных. Сидели на бревнах. Нам привезли завтрак. Мы сами кушаем и им даем. Они держали себя нахально. Один говорит: «Сдавайтесь, все равно мы вас разобьем в пух и прах». Ему старшина как даст, немец так и упал. Он: «Ух ты, сволочь». Пистолет достал и пристрелил. Но обычно пленных не расстреливали.

На Украине был такой случай. Возле расположения ходил молодой парень лет пятнадцати-восемнадцати с костылем. Мы ему: «Ты чего ходишь?» – «Матка послала корову искать». Один день ходит, второй день ходит. Потом заметили, что он за снопами спрячется, костыль в сторону и пошел. Оказывается, он жил на соседнем хуторе, но на территории, еще занятой немцами, и те посылали его в разведку. Его разоблачили и взяли. Через три дня приказ: «Выделить из каждого подразделения по два человека и направить в тыл». Послали меня, я взял с собой еще одного автоматчика. Трибунал. И его за измену Родине… Выкопана была могила, стоят человек семь солдат. Зачитали приговор. «Кто будет стрелять?» Какой-то нацмен из контрразведки: «Я буду стрелять». Поставили его перед окопом на коленях, он ему в затылок бах, тот как ласточка упал в окоп.