Владимир Першанин - Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»

Начальник штаба полка погиб еще раньше. Выбирать предстояло из комбатов. Один из них, в майорском звании, видимо, не сомневался, что выдвинут его.

– Зимин смелый и опытный командир. Умеет принять правильное решение, батальоном командует грамотно…

– Ну, дальше, дальше, – повернулся к выступавшему всем телом начальник особого отдела Лесков. – Телись быстрее. Ты какую-то другую кандидатуру хочешь выдвинуть?

– Да, хочу.

Седые волосы от резкого движения надвинулись на глаза. Особист откинул их и уставился на майора.

– Товарищ Зимин хороший комбат, – начал майор. – Но опыта руководства крупными подразделениями не имеет. Долгое время занимал должность взводного командира. На Финской войне был повышен до командира роты, а батальоном командует всего одиннадцать месяцев.

– Точно одиннадцать? – щурил с непонятной усмешкой белесые светло-голубые глаза особист. – Хорошо считать научились. Наверное, готовились к выступлению, все по полочкам. Сам-то ты воевал?

– Не пришлось, – поднялся майор-комбат, хотя вставать было не обязательно. Особист не являлся его командиром. – Но батальоном командую четыре года. В прошлом году закончил академию имени товарища Фрунзе.

– А чего ж твой батальон не послали немецкие орудия уничтожить? Григория Зимина послали, и он справился. А насчет тебя я не уверен.

Кандидатуру Зимина утвердили. Кроме комиссара и особиста, поддержали капитана командир саперного батальона и заместитель комполка по тылу. Не теряя времени, новый командир начал подготовку к прорыву из окружения. Предстояло решить множество разных вопросов и в том числе организовать эвакуацию раненых.

Упущенное время сильно осложнило положение полка. Если вчера еще можно было просочиться, выйти под покровом недолгой ночи, то сейчас обстановка стала совсем другой. За прошедшие сутки батальоны, роты, остатки пограничных застав понесли большие потери.

Сбежали, исчезли, не выдержав губительного огня и бомбежек, не менее двухсот человек. Самой главной проблемой оставалась эвакуация раненых. Довоенная концепция наступательных операций (об отходе и речи не шло!) как-то не учла, что многочисленные раненые и контуженые могут связать по рукам и ногам крупное подразделение.

Начальник санчасти Наталья Руденко не ждала от нового командира полка чего-то большего, чем от прежнего, плетущегося в хвосте событий.

– У меня сто сорок тяжело раненных и контуженных. Остальных, получивших ранения и способных идти, я не включаю в это число. Имеется двадцать три повозки, на них мы погрузим восемьдесят человек. Для переноски шестидесяти раненых требуются двести двадцать крепких здоровых бойцов. Часть людей понесут санитары.

– По четыре человека на носилки, – подвел итог Зимин.

В голосе нового командира полка главврач уловила желание побыстрее закончить разговор.

– А вы хотели по два носильщика? Через полчаса они начнут спотыкаться, а еще через час выбьются из сил. Я гляжу, раненые становятся обузой. Ну, давайте их оставим… вместе со мной. Бандеровцы развесят их по деревьям, как елочные игрушки.

– Вы меня не так поняли, – смутился Зимин. – Людей я обязательно выделю.

– И десятка три саперов. Надо сколачивать носилки, не хватает брезента.

Уже в темноте сформировали колонну и определили порядок движения. Место для раненых определили в центре походной колонны. Замыкали движение застава Журавлева и взвод Кондратьева, которые объединили в одно подразделение, усилили людьми и ручными пулеметами.

Капитану Зимину пришлось решать десятки разных задач, и своими четкими действиями он доказывал, что командиром полка его назначили не зря. Он вызвал в штаб командира одной из рот и приказал выступить на час раньше.

– Пойдете с шумом, стрельбой. Словом, будете отвлекать на себя внимание. Дополнительно получите запас патронов и гранаты.

– Продуманное решение, – только и ответил старший лейтенант, того же возраста, что и Зимин. – Главное, оригинальное. Интересно, как быстро нас перебьют?

– Думаю, часа на два-три вас хватит, – безжалостно ответил командир полка. – У тебя есть другое решение?

– Быстро ты изменился, – с горечью проговорил старший лейтенант. – Старых товарищей, как хворост в костер, бросаешь.

– Тебя заменить? Пусть другой пойдет?

– Не надо, – безнадежно отмахнулся ротный. – Детей жалко, трое их у меня.

– Тогда пробейся и выживи. И полку помоги.

– Брось, Григорий Пантелеевич! Списаны мы уже подчистую. Гансы нас не выпустят из лап.

Зимина начал раздражать пустой разговор. Вмешался комиссар.

– Другого выхода нет. Отвлекающий маневр необходим. Через десять минут получите маршрут движения и в путь.

– Есть! – козырнул старший лейтенант.

Когда ротный вышел, комиссар с сомнением заметил:

– Как бы не струсил. Двинется втихаря, выскользнет потихоньку.

– Нет, мужик надежный. Я его по Финской знаю. Просто умирать никому не хочется.

Оставался еще один непростой вопрос. Среди тяжелораненых были два командира, которым ни в коем случае нельзя было попадать в плен – начальник оперативного отдела дивизии и шифровальщик передвижной радиостанции, еще вчера разбитой снарядом.

– Неизвестно, как повернется наш прорыв, – сказал Лесков. – Ночью любая ситуация может случиться. Рядом с ними будет находиться один из моих особистов. В случае угрозы их пленения он сделает, что положено. Оба командира ранены тяжело, передвигаться самостоятельно не могут. Будет лучше, если они сами решат свою судьбу.

– Ты предлагаешь их добить? – вскипел комиссар. – А я не включен в этот список? Или ты, Михаил Андреевич? В случае ранения нам тоже помогут расстаться с жизнью? Какая забота.

– Это здравый смысл. И немцы, да и наши службы, умеют выбивать информацию. И утечка ее обойдется слишком дорого даже в такой неразберихе.

– Вы отучились верить в людей! – продолжал возмущаться комиссар.

– Ладно, прекрати пустые разговоры. Я пойду сам в санчасть.

– Каков гусь! – не мог успокоиться комиссар, мужчина в рассвете лет, не желавший думать о смерти, ценивший жизнь и все ее удовольствия.

А начальник особого отдела имел короткий и жесткий разговор с двумя обреченными командирами. Капитан-шифровальщик получил тяжелое ранение в бок. Из-под плотной повязки выпирал вспухший ком, лицо было покрыто крупными каплями пота.

– Я вас понимаю, Михаил Андреевич. Другого выхода нет. Да и жить мне осталось всего ничего.

Морщась от боли и торопясь закончить все быстрее, он извлек из карманов документы, письма, фотографии жены и детей.

– Письмо жене напишите сами. Скажите, я погиб в бою. Прощайте. Пистолет у меня с собой. Господи, ну уходите быстрее!