ИванычЪ - К чему приводит ИДЕАЛИЗМ или любовь к стране ВЕЧНОЗЕЛЁНЫХ ПОМИДОРОВ

Оказывается, старшина на подъём приехал. Вот народ и сделал вид, что всё у нас по уставу.

— Учебку не поднимать до семи, — последнее, что я услышал, проваливаясь в сон.

— Эй, учебка, подъём!!!

Пробуждение было тяжёлым. Первые мгновения вообще было непонятно, где мы и чего. Но встали. Заправив кровати, появилось желание умыться. Но ни мыла, ни прочего… Всё же в мешках. Но ребята выручили, даже пастой кто-то поделился. Вот тут впервые я попробовал "Тутти-Фрутти". Была у чехов такая зубная паста со вкусом жвачки. Или у жвачки был вкус пасты? Это как угодно, но всё равно вкусно.

Мы более или менее привели себя в порядок и нас увели из роты. В штабе мы разобрали мешки и нам было предложено пойти "в кино". Т. е. напротив штаба, в лесочке стояли врытые в землю перед огромным экраном, скамейки и маленький домик, т. е. кинобудка. Так вот, дежурный нас отправил туда, завтракать и ожидать приезда командования. На довольствии-то мы ещё не стояли, у нас был сухпай на 2-е суток. Наш вопрос о том, где можно взять кипяточку, чтобы заварить чайку хотя бы, он воспринял как весёлую шутку. Но потом сжалился и дежурный телефонист притащил-таки нам вскипевший чайник. По паре глотков досталось и на том спасибо.

Через некоторое время к штабу стали подтягиваться роты, и весь батальон выстроился у штаба. Зачем, нам стало понятно, после команды дежурного. Это, оказывается, народ на завтрак отправился.

Столовая была в гарнизоне. Пешком, по большому кругу до неё было всего-то пару километров. В одну сторону. Так потом полтора года почти, каждый день, 3 раза в день и гуляли. Строевым и с песнями. Очаровательное было развлечение, надо сказать. Сами понимает, жарко или холодно, дождь или солнце, а бывало и снег. Распорядок дня — закон для военнослужащего срочной службы.

Напрямик было метров 500, но так ходили только заготовщики и смена, а батальон ходил по парадной дороге. Удовольствие ниже среднего, доложу я вам.

Вот за чаем и сигаретками дождались мы автобуса с командирами. Основная масса офицеров сразу же пошла по своим делам, но какие-то два майора и капитан стояли у штаба, разговаривали и посматривали в нашу сторону. Печенью почувствовав, что это самое что ни на есть местное батальонное начальство, мы подобрались.

От этой группы отделился низенький толстенький капитан с отёчным лицом и мешками под глазами. Его маленькие свиные глазки просто буравили нас на расстоянии. По мере его приближения мы вставали и заправлялись. Он подошёл и стоял перед нами молча. Мы тоже молчали. А что тут скажешь?

— Ну и??? — последовало брезгливо-надменное.

Ну тут меня за язык нечистый и потянул. Вот верно говорят: "Язык мой — враг мой".

Я ляпнул:

— Дык, сами не знаем, товарищ капитан. Чего нам тут надо?

А был это замполит нашего отдельного Особого назначения батальона. И был он абсолютно подлейшим и премерзчяйшим типом. Законченный алкаш, подозрительный, мнительный и мстительный, на всю голову больной, капитан Кольцов. Вот сейчас его вспомнил и меня даже передёрнуло от брезгливости. О лице его я уже сказал. Добавьте всегда влажные руки и бегающий, чего-то выискивающий взгляд. Чего-то всегда озирался, что-то вынюхивал и подслушивал. Тьфу, прости Господи.

Вот с таким, с вашего позволения, офицером — главным политрабочим батальона я ухитрился раз и навсегда испортить отношения в первые же минуты своего пребывания в батальоне. Сами понимаете, как мне это помогло в дальнейшей службе.

— Почему не докладываете? Кто старший?

— Дык, нет старших, никто не назначил. А чего докладывать-то. Вот сидим, ждём, — искренне и чистосердечно отвечал я.

Ну, чего тут такого, интересно же человеку.

— Так! — словно вбил гвоздь мне в голову, сказал капитан. — Марш в конференц-зал штаба, читайте пока газеты. Вас вызовут, — и пошёл, как поплыл.

Маленький, но гордый. Вредный и говнистый замполит батальона, целый капитан Кольцов.

Ну, мы, попытавшись обозначить подобие организованного движения, втянулись в штаб.

— А где тут это?

Но дежурный уже видно был предупреждён. Конференц-зал оказался чем-то типа ленкомнаты или офицерского класса, если хотите. Расселись мы за столы, разобрали подшивки. Мне достался "Советский Солдат". Это было наиболее актуально в данный момент.

Кто-то начал закемаривать и плюнув на приличия, подложив мешок под голову, сладко засопел. Как показало дальнейшее — правильно сделал. Про нас вспомнили только через 3 с половиной часа. И то это был зампотыл.

В зал влетел вихрь. Поджарый, загорелый, морщинистый старый майор. Старый! Ему тогда было, меньше чем мне сейчас лет на десять… Господи, как же время летит. Вот, если он жив — дай ему Бог здоровья. Мужчина был классный. Если за что-то имел, то имел от души. Но просто так никого и никогда не нагибал. И за всю службу не могу вспомнить, чтобы чего-то у нас не хватало. Так что зампотыл был на своём месте.

— Аттестаты сынки. Вещевые, продовольственные.

— Тащ, майор, все документы у старшего. У нас только военные билеты и свидетельства.

— А-а, ну ладно, — и вихрь унёсся.

Прошло ещё полчаса и нас по одному стали вызывать на мандатную комиссию.

Дошла очередь и до меня.

Вошёл. Доложил. Стою. За столом человек 10 офицеров разного достоинства.

— Гражданская специальность есть?

— Так точно!

— Какая?

— Радиомеханик по ремонту и установке телерадиоприёмников.

— Что заканчивал?

— Московское…

— А-а, Москвич!

Сидящий в центре стола мордастый майор (оказалось, тоже типа москвич и комбат), поднял на меня взгляд. Ему в ухо, вытянувшись столбиком, как суслик, что-то усердно начал дуть замполит. Взгляд, обращённый на меня, посуровел.

— Соколов, проверь.

Интеллигентного вида старший лейтенант начал задавать мне какие-то вопросы по методике ремонта и настройки радиоаппаратуры. Я отвечал. Достаточно грамотно вворачивая и названия всяких там генераторов и стендов. Чувак увлёкся. У нас с ним завязался вполне профессиональный разговор.

— Ладно, — комбат дослушал замполита и вновь посмотрел на меня: — Сколько групп принимаешь?

— Двенадцать от силы, — честно ответил я.

— Как это двенадцать? Норматив третьего класса — шестнадцать. Как же тебе третий класс дали?

В ответ я лишь пожал плечами. Мол, дело житейское. Откуда ж мне знать-то?

— Ладно. Иди!

Я вышел в коридор. У меня затеплилась надежда, что попаду я к этому старлею. Ага! Наивный. Кому какое дело, что я готовый радиомеханик. В бумагах стояло: "Радиотелеграфист". Оно конечно, может и состоялось бы, но как мне потом сказал Соколов (начальник радиомастерской — этот самый интеллигентный старлей), он просил чтобы меня отдали ему, тем более что у него только один мастер был. Но замполит обозначил меня шлангом блатующим и участь моя была решена — пошёл я в роту. И ждала меня должность радиотелеграфиста в экипаже приёмной станции. 3-я, что характерно лучшая в батальоне, рота капитана Щенникова.