Роман Кожухаров - Умри, а держись! Штрафбат на Курской дуге

Все это время старший лейтенант Коптюк и лейтенант Дударев тщетно ожидали огневой поддержки и пополнения боеприпасами. С данными просьбами ординарцы были отправлены в штаб роты и, для надежности, в батальон.

К вечеру из штаба роты посыльный доставил приказ с требованием к личному составу взводов занять исходные, «стратегически важные» позиции вдоль опушки леса и удерживать их, всячески укрепляя. Взводы Коптюка и Дударева под шквальным огнем противника были вынуждены отойти к утренним рубежам. Попутно Степанков передал лично своему командиру крайнее недовольство капитана Телятьева действиями взводного Коптюка, который запросил огневую поддержку и боеприпасы напрямую у штаба батальона, то есть предпринял попытку, не соблюдая субординации, действовать через голову прямого начальства.

Хмурое состояние духа не покидало старшего лейтенанта, когда он, вышагивая взад и вперед вдоль линии обороны своего взвода в сгущающихся сумерках, без устали находил все новые и новые недостатки в действиях своих подчиненных. В особенности это касалось некоторых «окруженцев», которые в течение дня успели проявить свои низкие человеческие и бойцовские качества. Трусость и малодушие отдельных «переменников» еще больше выделялась на общем фоне действий взвода.

Люди, после изнурительного нечеловеческого напряжения кровавого, оглушительного дня, едва держались на ногах. Многие так и не дождались немного припоздавшей полевой кухни с горячей кашей. Повалились, кого где застал приказ об отдыхе, прямо на землю, не разбирая удобств и практически в доли секунды погружались в непроглядный омут сна и уже спали, как разбросанные по земле фугасным снарядом убитые.

Коптюк, отдав распоряжение по отделениям личному составу отдыхать, отдельно приказал части бойцов продолжить обустройство ходов сообщений между ячейками. Дерюжный и второй замкомвзвода, «переменник» Чепурко, попробовали заступиться за бойцов, сославшись на то, что у них нет сил держать лопаты в руках. Тогда старший лейтенант сорвался, накричав на обоих. Обуздав свой крик, пропитанным ненавистью шепотом Коптюк заявил, что ему нужны подчиненные, которые неукоснительно исполняют его приказы, а в адвокатах трусов и дезертиров он не нуждается.

Много всего накопилось за этот бесконечно трудный день в душе старшего лейтенанта. Бесило и не давало покоя то, как немцы на виду у всего взвода, по-хозяйски, не боясь и не смущаясь, суетились на поле вокруг подбитой самоходки, готовя ее к эвакуации. Как будто чувствовали, гады, что ничего серьезного – чтобы взять и пальнуть по ним, и навести шороху – у штрафников за душой не имеется.

Не утихая, кипела злость на прямое начальство . Его, Коптюка, взвод принял вражеский удар на себя и костьми лег на этом проклятом поле. Двенадцать человек потерь, из них девять – безвозвратные. Почти треть взвода. Слава богу, что Потапов и остальные командиры отделений живы. Потапыча чуть не потеряли во время одной из рукопашных. А всего их было четыре, да еще атаки против самоходок, пулеметов. А от прямого начальства – не то что благодарность или доброе слово. Крайнее недовольство!.. И это при том, что вся огневая поддержка за весь день – всего один расчет станкового пулемета и расчет пэтээровцев…

Коптюк лично проверил охранение, выставленное на флангах и в глубине позиций взвода, и теперь возвращался к ячейке, которую расширили и оборудовали под взводный НП. Ячейка была расположена поодаль от зарослей кустарника, на вершине пологого склона оврага.

Двигаясь вдоль внешнего, едва заметного ската, вдоль которого обустраивалась линия обороны, на высшей точке бурления воспаленных своих дум, Коптюк натолкнулся на сгорбленного, сидящего на поджатых каблуках ботинок, бойца. Тот, сжимая двумя руками черенок лопатки, рыхлил землю лезвием, согнутым вниз под углом девяносто градусов.

«Трофейная», – отметил про себя взводный, подходя ближе. Солдат едва надавливал на грунт. Он скорее опирался на лопатку, чем копал ею. В сгущающихся сумерках не было видно его изможденного лица и того, что руки его дрожали мелкой дрожью от смертельной усталости. Но командир взвода сразу определил крайнюю степень усталости роющего: по тяжелому дыханию и тому, как боец то и дело утирал с лица пот рукавом шинели.

Это был Гвоздев. Он едва не заснул после съеденной в один присест, обжегшей ему все нутро, каши. По-прежнему болело горло, особенно когда глотал еду, но голод был сильнее боли и усталости. Когда голод уступил место подобию сытости, обессиленость вновь властно заявила свои права. А тут явился Потапов и едва растолкал его и Зарайского, снарядив на рытье ходов сообщений. Сказал, отводя глаза в сторону, что по личному указанию взводного. Хорошо, хоть лопатку трофейную Демьяну передал. «Твоя, – говорит. – Заслужил».

Заметив приближение командира, боец попытался работать лопаткой быстрее и глубже, но лезвие так и продолжало елозить по земле. Коптюк хотел было поторопить действия бойца, но вдруг передумал. Он только теперь распознал по силуэту, кто перед ним. Потапов вот говорит, что, если бы не он, уже на свете белом не было бы Потапова.

– Боец Гвоздев?! – сохраняя суровость в голосе, окликнул взводный.

– Я, товарищ старший лейтенант… – поднимаясь с колен, проговорил «переменник».

– Отставить копать… – выдохнув, буркнул Коптюк. – Отбой, Гвоздев!..

Не дождавшись ответа, командир взвода вдруг резко развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал обратно вдоль ячеек, по ходу движения распоряжаясь, чтобы бойцы заканчивали работу и все отдыхали.

Почти целые сутки, день и ночь, третья рота отдельного штрафного батальона, усиленная пулеметчиками и приданным минометным расчетом, окапывалась на обозначенном для обороны отрезке. Взводу Коптюка поначалу пришлось чуть легче, так как его бойцам определили рубеж, ранее освоенный «переменниками» из третьего взвода. Согласно новой боевой задаче, полученной сразу же, наутро после беспробудной ночи, во время совещания в штабе батальона, рота капитана Телятьева должна была занять оборону в одну линию по фронту, вдоль опушки леса, и удерживать данный рубеж до прихода стрелкового полка.

Старший лейтенант Коптюк вместе с капитаном Телятьевым и другими офицерами роты присутствовал на совещании. Старшие командиры обсуждали потери, ротные представляли первые списки на искупление, один по ранению, других – как павших смертью храбрых в бою. И здесь перечни фамилий «окруженцев» проходили отдельно от «боевых» офицеров. Комбат хвалил действия пулеметчиков и лично командира пульвзвода лейтенанта Веремея. Потери у них действительно ощутимые. Шесть выбывших, двое – безвозвратно. Один станковый пулемет восстановлению не подлежит.