Роман Кожухаров - Штрафники берут Рейхстаг. В «логове зверя»

Аникин, Тютин и Милютин открыли стрельбу по окнам углового здания напротив и вели его непрерывно, пока Бабаев и Чаплыгин по диагонали пересекали мостовую. Немцы продолжали вести огонь, правда, уже не с такой интенсивностью. Судя по тому, что автоматные и винтовочные выстрелы сконцентрировались в дальней торцовой к перекрестку части здания, штрафникам и орудийному расчету «полковушки» удалось вытеснить врага из ближнего крыла здания. Вот и теперь, когда они прикрывали бег своих товарищей, Андрей услышал и увидел, что со стороны галантереи тоже ведется стрельба. Значит, Латаный и остальные бойцы сообразили в чем дело и помогают чем могут.

Первые оба благополучно добежали до клубов взвеси, курившихся у цоколя от штукатурки и осколков кирпичей, обрушенных взрывом снаряда «полковушки».

– Пора!.. – крикнул Аникин.

Этот крик он предназначал скорее себе, чем остальным. За долю секунды до того, как броситься бежать, он ощутил знакомое накатывание волны страха, подымавшейся откуда-то из самых поддонных глубин сознания. Но накрыть себя этой волне он не дал, используя единственное возможное, десятки раз выручавшее в такие моменты средство.

Скорость… С быстротой молнии Андрей, в манере Бабаева, перемахнул через бронированный щит орудия, оставив за ним, как за непреодолимой преградой, неудержимые всплески тревоги и муторные омуты. Страх попросту не поспел за бросившимся вперед офицером.

Среди свиста пуль, под гулкое биение собственного сердца Андрея оставило даже саднящее предчувствие очередного залпа полковой артиллерии со стороны железной дороги, который он ожидал все последние минуты. Обидно будет, если под боком у Рейхстага накроет тебя собственная артиллерия. А тут уже не до обид. Семи смертям не бывать… И значит, вперед и с песней.

А вместо песни – беспорядочная пальба винтовок и автоматов со стороны галантереи. Это Латаный с ребятами прикрывают их бег. И трескотня эта гулко звучит в ушах Аникина самой желанной мелодией в жизни. Прикрывают, и, значит, Бог не выдаст, и не съедят ни свинья, ни «тигры», ни этот чертов медведь на задних лапах…

По всем законам военного искусства последний артобстрел мост пережить не должен был. Но на войне ежедневно опровергались законы и похлеще. Законы физики, например. Впрочем, тот неоспоримый факт, что после огненного смерча, бушевавшего посреди русла и на южном берегу Шпрее, мост остался на своем месте, покушался на самые что ни на есть основы материализма. Иначе говоря, именно то, что мост до сих пор не разрушен, рушило к чертовой матери марксистские законы мироздания.

Чем ближе к Рейхстагу подбирались бойцы первого взвода отдельной армейской штрафной роты, тем меньше сходства с реальностью оставалось в том, что происходило вокруг, в том, что видели глаза и слышали уши.

Грязно-бурый вид сплошь разбитых, в остовы и груды битого камня превращенных домов своим скорбным, тоскливым тоном напоминал ландшафт потустороннего мира. Уныния добавляла неизбывная пелена мутного дыма, стелющегося по земле, запах гари, который преследовал повсюду, – результаты сотен пожарищ, погребальным костром бушевавших на каждой улице, в каждом квартале.

Часам к десяти утра, когда аникинцы вышли к развалинам, тянувшимся вдоль набережной, метрах в пятистах к западу от моста Мольтке, небо стремительно заволакивают грязно-сизые тучи, добавляя мрачных красок в и без того похоронный пейзаж. Начинает лить холодный дождь. На фоне потемневшего от туч неба силуэт Рейхстага, с громадным куполом и башнями, стал совсем зловещим, напоминая громадную летучую мышь, которая растопырила свои грязно-серые, перепончатые крылья для того, чтобы нагнать еще больше страху.

Одно слово – нетопырь… Торчит посреди площади, как огромный скелет доисторического ящера, с полуразрушенной кровлей купола-шишака, остовами-ребрами колонн и зияющими дырами в боках. Следы попаданий авиабомб, снарядов реактивных установок залпового огня и мощнейших 203-миллиметровых гаубиц. Их батареи работали по Рейхстагу с дальних позиций, а полковая артиллерия тем временем утюжила противоположный, закованный в гранит берег реки.

Сотни килограммов раскаленного металла обрушиваются на огромный, изгрызенный снарядами куб фашистского министерства внутренних дел, которое солдаты окрестили «домом Гиммлера». С линии моста это массивное здание почти полностью заслоняло Рейхстаг, оставляя на обозрение лишь его купол, больше походивший на обглоданный скелет, и правое крыло, оканчивающееся полуразрушенной башней.

Все огромное пространство Королевской площади, по-немецки – Кениг-плац, усеяно огневыми точками зенитных батарей и стационарных позиций самоходных артиллерийских установок. Площадь напоминает громадную сковородку, на которой горит изжарившаяся и обуглившаяся до углей пища – жуткая, не предназначенная для человека еда, чадящая копотью и дымом, непрерывно вспыхивающая огнями взрывов и выстрелов.

Интенсивный артобстрел ведется и по зданию оперы. Этой цели пушкари уделили особое внимание, но не из любви к немецкому оперному искусству. По периметру оперы немцы рассредоточили несколько расчетов мощных зенитных орудий.

Эти данные артиллерия получила заранее от экипажей бомбардировщиков, в течение всех последних дней совершавших непрерывные вылеты на Рейхстаг, рейхсканцелярию и другие стратегические цели девятого сектора обороны Берлина. Теперь за них ведутся жаркие бои, особенно за имперскую канцелярию, которая расположена к югу от Шпрее, где-то за Рейхстагом. Именно там, по данным разведки, укрывается сам Гитлер.

Ходят слухи, что он покончил с собой, но наверняка сказать никто не может. Одни уверяют, что он собственноручно застрелил свою сожительницу и потом покончил с собой, другие – что их застрелили собственные охранники по приказу самого фюрера, третьи – что он принял яд.

Все эти варианты горячо обсуждаются во взводе при малейшем намеке на передышку. Истовые приверженцы есть у каждой из версий, причем, рассказывая, естественно, со ссылкой на свой достовернейший источник – знакомого артиллериста, танкиста или разведчика из строевой части, – каждый привносит что-то свое, как будто старается хоть на словах, хоть как-то поучаствовать в смерти бесноватого, исчадия ада с безумной челкой и усиками щеточкой.

А Липатов говорит, что ему, мол, все равно, каким макаром отправили верховного сатану на тот свет, главное – чтоб наверняка. А Андрею, который передвигается среди развалин в три погибели, чтобы не попасть под огонь снайпера, определяя позиции и огневые точки для бойцов, начинает казаться, что рота подобралась впритык к воротам самого что ни на есть всамделишного ада и от эпицентра преисподней их отделяет только эта река со змеиным названием Шпрее.