Борис Шапталов - Испытание войной – выдержал ли его Сталин?

Граница вдоль люблинского выступа тянется примерно на 100 км. Там и надо было строить УРы, ставить противотанковые пушки на танкоопасных направлениях, создавать минные поля в полной уверенности, что затраты не пропадут втуне. Будет ли Юго-Западный фронт наступать или обороняться – неважно. Люблинский выступ при любой ситуации будет пассивным участком со стороны ЮЗФ и районом для наступления или контрудара для противника. Потому логично было поставить там специальную армию с задачей держать фронт. Будет противник наступать, надо только сковать его силы и ждать, пока соседи встречными ударами не сомкнут кольцо позади его. Причем держать оборону намертво нет необходимости, можно понемногу отступать от одного подготовленного рубежа к другому, втягивая ударные силы врага в бои. Так соседям легче будет провести операцию на окружение. А раз так, то советское верховное командование сделало… совершенно наоборот! Никаких законченных укрепрайонов на острие люблинского выступа не было. И никакой отдельной армии.

Люблинский выступ – это стык между 5-й и 6-й армиями. А значит, самый слабый участок, ибо основные силы и средства располагаются обычно ближе к центру армий. И вот 22 июня противник нанес свой главный удар почему-то не через Припятские болота, не через Карпаты, а использовал пригодный для массированной танковой атаки Люблинский выступ. Для советского командования это стало полной неожиданностью. Шоком.

«Из анализа поступивших к ночи на 23 июня данных, – вспоминал И.Х. Баграмян, – стало все яснее вырисовываться, что главный удар враг наносит… в полосе 5-й армии и на ее стыке с 6-й армией, в направлении на Луцк и Дубно» (10, с. 94). Анализ из серии: «кто бы мог подумать, что зимой снег начнет падать».

В такой ситуации, да еще когда дело касается воспоминаний, остается одно – лукавить. И Иван Христофорович вынужден был вписать в мемуары следующую «аналитику»: «Соотношение сил вообще было не в нашу пользу… На направлении главного удара гитлеровцев в 250–300 километров от границы располагались 9-й, 19-й механизированные корпуса. По общему числу танков все наши четыре (так в тексте. – Б.Ш .) мехкорпуса не уступали противнику, но это были в основном старые машины учебно-боевого парка. Новых танков КВ и Т-34… во всех четырех (!) корпусах насчитывалось 163. А противник имел 700 танков новых образцов» (10, с. 100, 101).

В новые образцы германской бронетехники И.Х. Баграмян записал 230 танков Т-I и Т-II и 50 командирских танков, вооруженных пулеметами. Иван Христофорович будет и дальше толковать про новые образцы, вроде следующего пассажа: «Фашистская группировка насчитывала около 350 танков новых образцов. Казалось бы, что с ними может поделать одна наша танковая дивизия неполного состава, имевшая на вооружение большей частью устаревшие машины» (10, с. 121). А как прикажете еще выкручиваться, раз в штабе прозевали возможность удара со стороны «люблинского балкона»?

22 июня начальник Генерального штаба Г.К. Жуков вылетел в штаб Юго-Западного фронта, чтобы помочь решить головоломную задачу: как парировать удар там, где его не ждали. Но и опытный Жуков не сумел ее решить. Дивизии Клейста прорвали центр Юго-Западного фронта и устремились к Киеву, расчленяя фронт на две части.

Итак, отсутствие прикрытия на стыке 5-й и 6-й армий и определило поражение Юго-Западного фронта. Брешь могли закрыть перебрасываемые 16-я и 19-я армии, но их уже в начале июля забрали для обороны Смоленска, и киевское направление так и осталось «дырявым». Дыру затыкали разными попадавшимися под руку частями, но без особого успеха.

И.Х. Баграмян постарался объяснить странное пренебрежение Люблинским выступом. Выглядело у него это так: Мы «считали наиболее важным краковско-львовское направление. Нам думалось, что именно здесь, где проходила мощная железнодорожная магистраль, ведущая из глубин Польши на Львов, и была хорошо развитая сеть шоссейно-грунтовых дорог, фашисты прежде всего сосредоточат свои силы…..и мы рассматривали (Львовский район. – Б.Ш .) как выгодный плацдарм на случай нашего перехода к широким наступательным действиям» (ау, В. Суворов: еще одно доказательство жутко агрессивных намерений Красной Армии. – Б.Ш .). А вот другому оперативному направлению – люблинско-луцкому – мы не придали должного значения. Хотя здесь граничившая с нами территория… довольно глубоко вдавалась на восток… но к этому выступу с запада не было хороших подходов. И трудно было представить себе, что именно этот район фашистское командование использует для сосредоточения своей крупной наступательной группировки» (10, с. 122–123).

«Трудно представить»… Прямо Арденны с их горами, а не равнинная местность. Так и повелось у нас: сначала делаются несусветные ошибки, после чего разводятся руки с неизменным восклицанием: «Вот видите, мы в последствиях не виноваты, так сложилось». Да как же не виноваты, раз вы же и соорудили проблему? «Нет, не виноваты, – подхватывают сердобольные историки, – ибо не разгадали, не разглядели, не додумали, не доукомплектовали, не довезли, не доистребили (или, наоборот, переистребили), а потому какой с этих товарищей (господ) спрос? Сплошь одни тяжелые объективные обстоятельства». Странная логика.

Однако то, что «не могло быть, потому что быть не могло», случилось. И бывший начальник оперативного отдела штаба фронта сокрушался: «Более двадцати дивизий 6-й полевой армии генерала Рейхенау и 1-й танковой группы генерала Клейста против пяти наших дивизий…!» (9, с. 94). Но там могли стоять и две дивизии, и одна, и просто инвалидная команда. Тогда было бы еще больше оснований недоумевать: «Чего вы от нас хотите?» А можно было поставить в засаду тысячу пушек из имевшихся у округа почти восьми тысяч орудий и хотя бы пару сотен танков из тыловых 9-го и 19-го мехкорпусов и прикрыть позиции минными полями, и тогда не пришлось бы сокрушаться по поводу невесть откуда взявшихся полчищ врага. И вообще, чем держать в мехкорпусах массу изношенных и устаревших танков вроде БТ-2, БТ-5, Т-26, лучше бы их использовали в качестве бронированной мобильной артиллерии на границе, в том числе в укрепрайонах. Но для этого надо было поверить, что местность восточнее Люблина способна принять в себя пару десятков вражеских дивизий.

А с другой стороны, в Генштабе вроде бы видели опасность со стороны Люблинского выступа. На опубликованных картах, отражающих планируемую дислокацию группировок Красной Армии на 1940 г., Люблинский выступ прикрыт отдельной армией. Стоит и ее номер – 20-я (см. 11, с. 105). Но к 1941 г. такая армия с карт исчезла. Кто же аккуратно ластиком стер «ненужную» армию? Более того, в «Записке об основах стратегического развертывания вооруженных сил СССР» наркома обороны с. К. Тимошенко и начальника Генштаба Красной Армии Б.М. Шапошникова, представленной Сталину в августе 1940 г., в параграфе «Вероятные оперативные планы противника» прямо говорится: «Вполне вероятен… удар… на Дубно, Броды с целью выхода в тыл нашей Львовской группировке…» (12, кн. 1, с. 182–183). Так в чем же дело? Есть опасность – предотврати ее.