Эдуард Беляев - Тайна президентского дворца

То, что лица посуровели, — будем считать литературным приемом генерала. Некоторые из тех, кто в городе «наводили шорох» — а мы знаем, как все происходило, — могли прибыть на доклад и с заспанными глазами, и с помятой щекой. Кто возвернулся из дворца, надо полагать, имели измордованные физиономии. Но усредненный образчик облика, допускаю, был-таки посуровевшим и опаленным огнем брани — в смысле боя, конечно же. По сложившейся традиции, генерал-чекист отплевывается за всех, кто вольно или невольно попал в поле его зрения и сферу его деятельности. Таковы незыблемые правила доносительства, и Юрий Иванович им строго следовал. Поэтому считал себя обязанным подать рапорт с умилительным указанием, что «претензий к десантникам нет и что они — молодцы».

Скупая похвала. Любой нормальный дядька вправе спросить — а тебе-то какое дело, товарищ генерал, до десантников, даже если Дроздов уточнял задачу Востротину: это не твоя ипостась и не твоя, стало быть, это забота. Куда несет вас, куда заносит, генерал? Вы бы лучше за своими, «недобрыми молодцами», присмотрели. Глядишь, и уберегли бы их от грабежа разбойного и от позорища, нанесенного родной фирме.

Или этот вот пасс — номер два. «В ней были перечислены наиболее отличившиеся при штурме дворца Тадж-Бек сотрудники групп „Гром“ и „Зенит“, а также десять офицеров и солдат „мусульманского“ батальона». Понятно, если бы так писал полковник Колесник — по данному ему праву и обязательству руководителя операции. Ему, командиру и единоначальнику, и все полномочия: и оценки давать, и акценты расставлять, и представления писать на проявивших себя в бою. Хотя в этом месте о много большем надо говорить. А именно: полковник Колесник отбирал людей — офицеров, сержантов, солдат — для выполнения предстоящей боевой задачи. Он опекал их постоянно и ежедневно, обучал на стрельбище, полигонах и в классах. Прослеживал, вплоть до того, как они питаются, проводят досуг. Изучал характеры, морально-деловые и профессиональные качества. Он их знал. Они знали его. Такое естественное, не панибратское братание отражает суть того явления, которое в армии воспринимается по отношению к начальнику как «отец-командир». Такому офицеру верой служат. От того и Родине-матери покойнее.

У генерала Дроздова десятилетия службы прошли в сумрачном таинстве, он — человек, службой глубоко запрятанный не только от людей, от самого себя. Он большую часть служебной деятельности по фамилии и имени — и не Дроздов вовсе. И ничего в том нет скверного, «специфика» обязывает. Но… Никогда не выходя условно из стен КГБ, в «застенках» Комитета он занял свое место аккурат накануне декабрьских событий. Из собранных для штурма офицеров он никого и в глаза не видал, и его никто из них не примечал. За те пару дней, а по существу, несколько часов, что он был около чекистов, было физически невозможно узнать что-либо путное о пригодности бойцов к операции. Можно, конечно, «отплюнуться»: дескать, что там изучать — они все, как на подбор, орлы, давно проверены! Но факт остается фактом: навряд ли Юрий Иванович был знаком хотя бы с пятью офицерами из полутысячного отряда ГРУ. Поэтому товарищ Дроздов не руководил, он распределял обязанности. А это разнится — как небо и земля. А не управляя боем, в чем, думается, штурмующим изрядно повезло, засел за распределение и назначение Героев…

Однако шустрые эти хлопцы из КГБ. «Синие чулки», и довольно неряшливые — мордашки макают в чужую сметану. Прямо-таки котята, по обыкновению числящие себя львиным прайдом. Это ведь что получается, если «трубить по Дроздову»? Вначале КГБ видел в своих рядах тринадцать Героев Советского Союза. Потом сошлись на семи. Наградили трех. А у соседей подглядели только десять достойных — и среди них ни одного Героя.

Интересно, а каков критерий отбора, если Дроздов в атаку не хаживал, подкатился на чужих дровлях уже после захвата дома? Прошелся. Полюбопытствовал. Убедился на месте, что «главному — конец». Сделал доклад по команде. Собрался с силами и укатил восвояси. Выпил водки и явился наутро с рапортом. Следует подчеркнуть — не переодевшись, в «окопной робе фронтовой», без регалий и знаков различия. Но все равно замаскированный под «искалеченного войной» и задекорированный под доблесть в атаке и храбрость при штурме. Гляделся генерал отважной фигурой и соучастником едва ли не бессмертного деяния. Для чего, понятно, был принужден испить горькую чашу страданий. До самого дна. Вот и бредет он коридором безмятежным во скорби неутешной, не в силах расстаться с одеянием войны — цвета хаки. Одежда эта для генерала — священное напоминание. Таким Дроздова — в камуфляже, значимым — повстречал с утра в посольстве «спецпредставитель Министерства иностранных дел Союза ССР» товарищ Василий Сафрончук. Он не удивился присутствию генерала в стенах полпредства Кабула. Однако же был несколько смущен увиденным нарядом — униформой. Но дипломат с многолетним стажем вида не подал, что означает — и усом даже не повел, и бровью тоже. Однако ж понял все: и отчего стреляли так много нынче ночью, и кто чему затейник. Так и разминулись, молча, на ступенях зала, два одиночества — две службы: тайных операций и дипломатических ухищрений.

Вслед за тем Дроздов уселся взаперти, и выдал на-гора шифровку на несколько страниц, и описал, что, братцы, дичь все это, именно моими устами глаголет истина…

Начало января 1980 года. С корреспондентом «Красной Звезды» Мишей Малыгиным прорываемся — именно так — в нужные нам палаты военного госпиталя им. Боровского в Ташкенте. Их, раненых, охраняли серьезно и без дураков. Тем не менее мы с Мишей задуманную операцию провели безупречно — без единого выстрела дошли до нужных нам тел, и эксцессов по пути следования не наблюдалось. Облаченные в бирюзовые одежды врачей, мы выглядели упредительными ординаторами, сопровождающими при обходе подполковника медицинской службы Игоря Цыганкова, хирурга-«гнойника». Игорь по старой дружбе нас и выручил.

— Может, за прессу голову мою и пощадят? Имейте в виду, вы меня прямо под нож кладете.

— Игорь, под скальпель!

— Кабы так… Ладно, пошли.

Цыганков приставил к нам двух неговорливых и очень серьезных медсестер, без которых было не пронести в палаты позвякивающую стеклотару…

Володю Шарипова мы захватили врасплох в ординаторской хирургического отделения, оборудованной специально под палату для героических личностей, доставленных из Кабула. Под присмотром полковника медицинской службы Занозина Владимир постепенно и уверенно вставал на ноги, и прихрамывание не мешало ему обойти своих, и собраться нам всем в укромном местечке. Хорошо было. Славно… Сатаров определен был тамадой и предложил разнести по палатам лежачим больным по сто граммов. Наказ исполнили. Алексей Баев с пробитой насквозь шеей, но не с задетыми артериями и не тронутыми огнем руками, заделался коробейником — разносчиком бутербродов и подносчиком рюмашек с водочкой. Страждущие потешились, прежде крякнув и наскоро закусив.