Игорь Лощилов - Отчаянный корпус

Через некоторое время настал черед идти в боевое охранение и роте Махтина. Сам капитан двинулся вперед, а по бокам выслал дозоры. Пете с несколькими солдатами вышло идти справа. Дорога шла по распадкам, когда горы оказывались в непосредственной близости, или по ущельям с крутыми склонами, а иногда через лес — все способствовало внезапности появления горцев и мешало дозору двигаться на приличном удалении, чтобы заблаговременно предупредить колонну об опасности очередного нападения. Петя отнесся к заданию серьезно, о том, чтобы словчить и облегчить себе путь, не помышлял. Он вообще весь этот поход проводил в предчувствии чего-то необычного, способного разительно переменить его судьбу.

Солдаты из Петиной команды к ретивости юного начальника проявили снисходительность, так бывают терпеливы родители к проказам ребенка, и последовали за ним. Внезапно сосняк, по которому они шли, стал редеть, впереди открылось просторное небо. Петя остановил свою команду и выслал Кузьму на разведку. Отсутствовал тот недолго, вернулся назад и коротко объявил:

— Абреки!

Более толково он объяснить не мог, и Петя, затаив дозорных, осторожно двинулся вперед. В самом деле, едва кончился лес, как впереди за скальной россыпью он увидел горцев, видимо, готовящихся к очередному наскоку на русские войска. Что делать? Петя долго раздумывать не стал — одного солдата послал к Махтину с сообщением о засаде, а сам решил вступить в неравный бой в надежде на то, что звуки выстрелов привлекут внимание капитана быстрее, чем это сделает посыльный.

Он рассредоточил солдат по опушке, приказав ждать сигнала, а сам осторожно двинулся вперед, чтобы действовать наверняка. Его целью был горец, отдававший приказания резким гортанным голосом. Впереди был небольшой бугорок, Петя расположился за ним и стал наводить ружье на вражеского предводителя. Действовал он в полном соответствии с недавними уроками, полученными во время кратковременного обучения от фельдфебеля, и результат не замедлил сказаться — после его выстрела вражеский начальник взмахнул руками и повалился на землю. О, как всполошились горцы, как залопотали и, казалось, все как один были готовы броситься на обидчика, но тут открыли огонь солдаты из русского дозора, и тем пришлось поневоле умерить свой пыл. Завязалась перестрелка, силы, однако, были неравными, и малочисленному русскому дозору выстоять против разбойничьей оравы никак не выходило.

Петя дал сигнал к отходу и сам поспешил к спасительному лесу, тут-то его и зацепило. Он сначала ничего не почувствовал — просто какой-то толчок в ногу, только через мгновение пронзила жуткая боль, будто все тело с головы до пят окатило крутым кипятком. Он вскрикнул, жалобно, по-детски — не успел ведь привыкнуть к боевому ремеслу. Солдаты услышали, рады бы помочь молодому начальнику, так ведь у самих дел по горло, надо горцев держать под огнем, чтобы не догадались об их малочисленности. А Пете своя боль белый свет застит, кричит что есть мочи. Не выдержал Кузя — знать, говорит, нашего барчука до костей проняло, нужно спасать. И пополз к нему на выручку. На счастье, тут солдаты подоспели, капитан Махтин, когда услышал перестрелку, их подослал. В общем, горцев отогнали. Осмотрели Петю — рана серьезная, кровищи целый сапог натекло, а много ли внутри повреждено, того им знать не дано. Срубили две сосенки, перевязали веревками — вот тебе и носилки. Приготовились было нести Петю к докторам, да Петрович остановил. Когда еще, сказал, до этих докторов доберемся, мы по-старому сделаем, чтоб наверняка донести. Посыпал Петину рану порохом и поджег. Тот в новый крик. «Ничего, — сказал фельдфебель, — всякому своя рана больна, только мертвому ничего». В общем, успокоил.

Понесли Петю к колонне, там ведь где-то санитары со своими инструментами, дай бог, окажут помощь барчуку. Вышли они из леса и как раз наткнулись на Воронцова, прискакавшего на очередную стрельбу. Махтин доложил: так, мол, и так, разогнали разбойный сброд, теперь путь впереди чист.

— А это кто? — спросил граф, указав на носилки.

— Юнкер Тихонов. Это он обнаружил засаду и первым принял бой.

— Молодец, голубчик Тихонов! — воскликнул граф. — В силу дарованного мне государем права произвожу вас в прапорщики. — И обернулся к адъютанту: не забудьте, дескать, вставить в приказ.

Петя, поглощенный чудовищной болью, сразу и не понял графской милости, только простонал в ответ, солдаты же не растерялись и гаркнули:

— Покорно благодарим ваше сиятельство!

А когда граф отъехал, положили они носилки на землю и взялись за фляжки, чтобы обмыть новопроизведенного. Плеснули и Пете, но тот пить не стал, только закашлялся и спросил, какое ныне число. Ему ответили: с утра Петровки зачались, нешто своих аманин не помнишь? Петя нашел в себе силы улыбнуться, ибо в этот день в кадетских корпусах ожидали высочайший приказ о производстве в офицеры. Выходит, нынешнее звание как раз вышло к сроку. Солдаты этого не успели узнать, ибо рассыпались по колонне в надежде пристроить раненого. И напрасно — все немногочисленные повозки оказались забитыми. Ничего не поделаешь, Махтин отдал своего коня, солдаты привязали одни концы носилок к стременами, за вторые взялись сами — все легче! И решили дойти так до ближайшего на пути аула, там обязательно найдется арба, а к ней какая-нибудь животина.

Вот идут это они, а жарко, а пыльно, от большого многолюдия духота стоит неимоверная, будто воздуха на всех не хватает. Вдруг сзади опять стрельба да гам — знать, новое разбойное нападение. Остановились солдатики со своей ношей, чтобы узнать, в чем дело, а заодно передохнуть. Особого беспокойства у них не было, там ведь граф Воронцов, он знает, как с абреками управиться. Граф и вправду угодил в самое жаркое место, лошадь под ним убило, так он на адъютантскую пересел. Слава богу, отогнали и этих злодеев. Командиры людей поторапливают — вперед, дескать, вперед! Скоро равнина начнется, очень уж им хочется поскорее опасное место миновать. Двинулись дальше, да как ни спеши, колонна по узости места идет, значит, не быстро. Нагоняет их граф Воронцов, видит необычную повозку без колес и спрашивает опять, кого везут. Солдаты бодро ответили:

— Раненого прапорщика Тихонова.

— Поздравляю его подпоручиком! — объявил граф и наказал уже другому адъютанту записать о новом производстве.

Тот записывает, солдаты гаркают свое: «Покорно благодарим», а граф мчится вперед к новой перестрелке.

Идут они дальше, идти все тяжелее: жара донимает, а пуще того — жажда. Уж и разговоры все стихли, только шум от тысяч ног да скрип на зубах от пыли, густым облаком повисшей над колонной. Вдруг из лесной чащи, что подступила к дороге, выкатила арба, а на ней ликующий Кузя. Он, непоседа, все время шарил по окрестностям и вот поблизости нашел какого-то осетина, косившего траву. Кузя, хоть и маленький, а ружье большое, направил его на осетина, тот от страха убежал с поляны и скрылся в чаще. Вот эту самую арбу Кузя и реквизировал для нужд армии. Очень ко времени реквизировал, потому как солдатики совсем выбились из сил. Переложили они раненого товарища на арбу и побрели дальше. Не прошли и сотню шагов, как встречает их главнокомандующий своим неизменным вопросом: