Сергей Михеенков - Встречный бой штрафников

– На девять. Ребят-то – пятеро. И нас четверо. – И вопросительно, с ожиданием, посмотрела на отца.

– Тоже пятеро.

– Кто ж пятый? – улыбнулась Зинаида, сразу догадавшись о том, что имел в виду отец.

– А жених твой. Курсант. Топор! – И Петр Федовович, даже не оглянувшись на дочь, тут же, не откладывая, принялся вытаскивать из штабеля нужные доски.

– Он уже не курсант, тятя. Старший лейтенант.

– Да знаю-знаю. Ишь, загордилась. Как своим.

Старшие внуки помогали Петру Федоровичу. Прокопий строгал на верстаке доски и заготовки для ножек. Федя держал. Колюшка заметал обрезки и опилки. Улита и Алеша сидели на лавке у окна и играли со стружками.

Несколько дней заготовки лежали на печи, белели в головах у спящих детей, наполняя дом смолистым запахом леса и одновременно напоминая о сосновом боре на хуторе Сидоряты. Потом Петр Федорович снова разложил их на полу у окна. Дождался из школы старших внуков. Пока старуха кормила детей, снял с гвоздя фуганок, принес молоток и стамеску. Инструменты нуждались в заточке. Он выбил из фуганка широкую лезгу, достал из стола брусок, поплевал на него и принялся поправлять жало. Затем так же основательно поточил стамеску.

– А ну-ка, Прокошка, неси свой школьный карандаш, – приказал он старшему. – Будем размечать наши заготовки.

К вечеру, когда уже улеглись на печи младшие, Петр Федорович с помощью Прокопия и Анны Витальевны, которая к тому времени тоже вернулась из школы, поставил стол на ножки. Пахло столярным клеем и свежим деревом. Анна Витальевна втянула тонкими ноздрями воздух жарко натопленного жилья и сказала:

– Как хорошо у нас пахнет!

– Чем же? – добродушно усмехнулся Петр Федорович.

Она еще раз потянула ноздрями и сказала:

– Свежим, молодым деревом и спящими детьми. И хутором! – вдруг призналась она.

– Ну да. Так оно и есть. – Петр Федорович осторожно провел ладонью по гладкой, отшлифованной поверхности. – Вот я и думаю, красить его или не надо. Может, пускай таким останется?

– Конечно, пусть будет так, – живо согласилась Анна Витальевна. – Очень красиво.

– Вам нравится?

– Очень даже нравится! Так и хочется потрогать. А вы, Петр Федорович, оказывается, настоящий мастер! Прямо столяр-краснодеревщик!

– Завтра уже можно скатертью застилать. – И, посмотрев на Анну Витальевну, строго напомнил: – Про хутор и озеро всем нам лучше помалкивать. Даже в разговорах между собой. Пускай и дети забывают. Мало ли какой человек их может спросить. Так будет лучше всем нам. Вот так-то, Анна Витальевна.

Она ответила тем же пристальным взглядом, в котором было и понимание, и согласие, и молча кивнула.

Анна Витальевна работала в школе. Вела уроки русского языка и литературы, а в последнее время еще и географии, и немецкого языка. Занятия проводились в колхозном правлении, в тесных комнатушках. Но буквально на прошлой неделе пришло распоряжение: пилить лес в Красном лесу и хлыстами вытаскивать в Прудки, чтобы к весне сделать новый сруб для школы. Учителям, согласно этому документу, предписывалось принять в строительстве новой школы самое деятельное и непосредственное участие и на первых порах отработать в лесу по десять дней безвозмездно. Уроки при этом не отменялись.

Петр Федорович собрал в правлении свой актив, стариков, плотников. Начали думать, как лучше поступить. То, что стены будущей школы надо вывести до начала весенних работ, обсуждению не подлежало. Но вот вытаскивать хлысты за несколько километров, по заметенным дорогам, а то и вовсе без дорог… Все понимали, что и коней так можно угробить, и люди вымотаются. Хромые да калеченые – какие работники? И тогда решили рубить колодец прямо в Красном лесу. Петр Федорович сразу прикинул, что, если так, то еще по снегу или сразу, как только подсохнут дороги, сруб они управятся вывезти в Прудки, а там за несколько дней набросают на фундамент. Фундамент они уже подправили. Знали, что рано или поздно школу придется ставить на прежнее место, по тем же углам. Петр Федорович как-то заметил, что из фундамента начали потихоньку выламывать, выбивать кирпичи. Там угол раскрошили, там целый ряд сняли. Если так и дальше пойдет, растаскают на печи все до основания, и спросить будет не с кого. В конце лета выкроил день, организовал воскресник. Намесили глины с песком и залатали дыры и проломы, закрыли ленту фундамента от дождей и снега старым железом и обломками шифера.

Петр Федорович смотрел на новый стол, на широкую, как дверное полотно, столешницу и тоже радовался тому, что все постепенно налаживается, что назавтра уже выдан наряд в лес, старики начнут валить сосны и расчищать место для того, чтобы во всю ширь, по нужному размеру разложить венцы. И сказал Анне Витальевне:

– Завтра в Красный лес поедем. Начнем школу вам рубить. За лето, глядишь, и поставим. Так что последнюю зиму вам тесниться, Анна Витальевна.

– Спасибо, – сказала она. – Дети будут рады. Я думаю, что в новых классах мы сможем повысить успеваемость.

Вскоре вернулась домой Зинаида. Устало повесила на гвоздь телогрейку и опустилась на лавку. Анна Витальевна тут же сняла с нее валенки и принесла с печи шерстяные носки. Петр Федорович вздохнул, покачал головой и сделал знак старухе, чтобы накрывала ужинать.

Зинаида работала в бригаде. Приходилось выполнять разные работы. В эти дни, когда основательно подморозило и лег снег, бригада вывозила в поле навоз. Вначале вычистили станки в конюшне, потом принялись за бурты возле коровника. Навоз загружали вилами, потом, в поле, точно так же, вилами, скапывали его с саней. Что и говорить, работа не женская. Но где их теперь взять, мужиков? Те, которые есть, заняты на плотницких работах. А завтра – в лес. И теперь, глядя на дочь, он только вздохнул. Анна Витальевна не раз заговаривала с ним вот на какую тему: Зинаиде необходимо учиться, она может стать очень успешным врачом и в этом качестве будет гораздо более полезной людям, чем простой рабочей в полеводческой бригаде колхоза им. Калинина.

Учиться… Это ж надо отпустить дочь в город, а может, даже в Москву. Во-первых, далеко. Сам он в Москву ездил всего лишь дважды. Один раз еще когда был мобилизован в армию, в 1914 году. В другой раз ездил на сельскохозяйственную выставку, за три года до начала новой германской войны. Оба раза дорога показалась ему длинной и муторной, как на край света. Во-вторых, Зинаиду надо отпускать в поездку одну. Кто за ней там, в чужом городе, присмотрит? Кто за нее там заступится? Мало ли что в такое тревожное время может случиться с двадцатилетней девушкой, у которой рядом ни родных, ни близких? В-третьих, Петр Федорович сомневался, сможет ли его дочь там прожить на стипендию? Хотя картошек бы, да сальца, да соленых грибочков, да еще чего-нибудь он бы ей, конечно, переправлять время от времени смог бы. В-пятых… Вот это было самое трудное. На кого оставить детей? Старуха его, Евдокия Федотовна, стала частенько прихварывать. Анне Витальевне, хоть она уже и говорила, что возьмет все заботы о детях на себя, недосуг. Утром уходит в школу и только вечером оттуда возвращается. Там ведь тоже дел немало. А теперь вот еще и в лес гонять начнут. По разнарядке. Так что пока не получалось с Зинаидиной учебой. Никак не выходило. Куда ни кинь, а дочь здесь нужна, в Прудках, в семье.