Сергей Михеенков - Встречный бой штрафников

И все же Петр Федорович понимал, что жизнь, какой бы тихой она ни казалась им здесь, в Прудках, в стороне от войны и больших дорог, вдали от райцентра и большого начальства, не стоит на месте. Родник в колодце и тот поменял ключ и бьет теперь под самым срубом двойным и более сильным ключом. Что ж ты хочешь, корил он самого себя, век ее здесь продержать, чтобы и она измучилась и состарилась среди забот и нужды? Вот почему он так обрадовался, когда из района за подписью председателя райисполкома пришло распоряжение, а следом за ним и письмо заведующего райотделом народного образования с просьбой выделить людей для строительства новой школы. Кое-какие средства выделялись. А это означало, что будут гвозди, кровля, пиломатериал для обрешетки, потолков и полов. К новому учебному году они конечно же постараются своими силами срубить стены, перемкнуть их балками и подстропьными, поднять стропила. Найдутся и печники, если из района завезут кирпич. А там, глядишь, в райисполкоме и в его положение войдут, Зинаиде направление на учебу в институт выпишут. Ну, пускай даже и не в институт, а хотя бы в техникум, где учат на фельдшеров. Фельдшер-то им в Прудках ого-го как надобен. Недавно бык доярку поранил. Хорошо, Зинаида неподалеку оказалась. Сбегали за нею в поле. Приехала, взяла свою сумочку и отрятовала пострадавшую. Промыла, обработала рану, перевязала. Так что, когда повезли доярку в райцентр, в больницу, хирург, который вел прием, осматривая рану, сказал, рана уже неопасная, первая помощь оказана вполне квалифицированно, повязка наложена правильно. Когда ему сказали, что первую помощь оказывала рабочая из полеводства, тот удивился и уточнил фамилию.

Вот к нему-то, к хирургу, который всю жизнь проработал в райбольнице и мог знать многое и многое им подсказать, Петр Федорович и решил как-нибудь зайти с деревенскими гостинцами, поговорить, посоветоваться. Хотя бы для начала разведать, что да как и куда лучше ехать, чтобы взяли, чтобы приняли, вошли в положение. Не так-то просто туда поступить.

Петр Федорович спросил однажды Зинаиду:

– Доча, я понимаю, учиться тебе надобно. А ты-то сама хочешь?

– Хочу, тятя! Очень хочу! Мне даже во сне снится, как я надеваю белый халат. Вот надеваю его, а он у меня шуршит, как живой! Как крылья! Представляешь, тятя! – И тут же радостные лучики в ее глазах потуснели. – Только вот… как же я их оставлю? – И посмотрела на детей.

– Справимся. Мы с матерью еще живые. Анна Витальевна, даст бог, не бросит нас. А? Вот на лето и готовься. Как ты думаешь?

– Как вы с мамой решите, тятя. Я готова и на лето. Лишь бы ваше с мамой согласие было.

– Наше согласие… Ты о себе думай. В этой жизни наше дело уже прошлое.

– Вот я и думаю. А на учебе, если я туда попаду, уж я там постараюсь.

– Постараюсь… – И Петр Федорович обнял дочь. – Знаю, ты у нас старательная. Не упустишь своей судьбы.

После того разговора он заметил, что вечерами Зинаида стала засиживаться за учебниками. Ей помогала Анна Витальевна. Вот ведь, подумал, в голову взяла. Значит, всерьез задумалась.

Новый стол на другой же день застелили чистой скатертью и сели обедать всей большой семьей. А вечером, после ужина, Зинаида зажгла керосиновую лампу и поставила ее на середину столешницы, чтобы света хватало всем: Прокопию и Феде, усевшимся за уроки, Анне Витальевне проверять тетради и ей.

Зинаида положила перед собой учебник анатомии. Полистала его. Но чтение дальше одной страницы не пошло. Она вырвала из тетради двойной лист, попросила у Прокопия ручку, пододвинула к себе чернильницу и написала вверху: «Здравствуй, дорогой наш Сашенька!»

Закончив первую фразу, Зинаида пробежала ее несколько раз глазами и к горлу подкатил комок. Она украдкой взглянула на Прокошу и Федю, прислушалась к шелесту тетрадей Анны Витальевны. На мгновение шелест затих, дыхание Анны Витальевны тоже замерло, и Зинаида поняла, что та смотрит на нее. Она сглотнула комок и оглянулась. Анна Витальевна опустила голову и как ни чем не бывало продолжала просматривать очередную тетрадь.

Зинаида испытывала к ней огромную благодарность, в том числе и за такие минуты. В какой-то момент Анна Витальевна заменила ей сестру. Хотя это невозможно. И тем не менее с появлением на хуторе этой женщины, по сути дела чужой, неизвестной и во многом загадочной, боль по погибшей Пелагее притупилась, стала иной. Зинаида понимала, что это чувство взаимное, что и Анне Витальевне она отчасти заменила кого-то, без кого порой бывает невыносимо тяжело. Но самое главное, что их роднило и что подавляло порой возникавшие трудности общения, в основном бытового характера, которые в иных обстоятельствах могли бы быстро перерасти в непреодолимые взаимные претензии, – дети. Но было и другое, что их сближало, пожалуй, сильнее сестринства. Об этом, другом, они старались не разговаривать. Хотя всегда это держали в своих сердцах. Мысли и одной, и другой были опрокинуты в прошлое и будущее одновременно. Настоящее же воспринималось как временное недомогание, которое скоро пройдет, да и терпеть его все-таки можно. И там, в их прошлом и будущем, они видели своих мужей. Да, именно мужей. Хотя никто не регистрировал и не свидетельствовал их браки. Единственными их свидетелями были война, хутор у озера да лес. А пусть и так, думала Зинаида. Пусть так, думала и Анна Витальевна.

В этот раз Зинаида проводила Воронцова уже как мужа. И все это заметили. Евдокия Федотовна вздохнула и утерла уголком подшальника внезапную слезу. По ком она была, та нечаянная материнская слеза? По младшей дочери, которая только-только встретила свое счастье и вот уже провожает его? Вернется ли? По старшей? А может, по нем, уходившем в неизвестность уже не чужим человеком? Петр Федорович нахмурился. Анна Витальевна потупилась, втайне переживая, еще раз, свое расставание с Радовским. Заплакали Федя с Колюшкой. Прокопий долго не отпускал руку Воронцова и молчаливо, с надеждой, которую невозможно было обмануть, смотрел ему в глаза. Так расстаются с отцом. И только Улита и Алеша продолжали играть под ракитами, барахтаясь в мерзлой, покрытой инеем листве.

Все это – вся картина их расставания, мгновенно пронеслась перед глазами Зинаиды, и она снова обмакнула перо в чернильницу.

«Пишут тебе твои Улита, Прокопий, Федор, Николай, Алеша с Анной Витальевной, Петр Федорович, Евдокия Федотовна и я, твоя Зинаида».

Сердце все же не выдержало и на этот раз она себя выделила особо. Ей сразу стало легче и словно бы веселее. Она как будто увидела его – там, за километрами кромешной мглы, снегов и метелей, – живого и невредимого, улыбающегося ей своей доброй мягкой улыбкой, которую она всегда видит, засыпая вечерами и просыпаясь по утрам. В другое время и в других обстоятельствах от этого навязчивого видения можно было бы сойти с ума, но теперь оно помогало ей жить и находить силы для того, чтобы одолевать все заботы, которые судьба взваливала на ее плечи.