Сергей Михеенков - Встречный бой штрафников

Дети учили уроки. Прокоша что-то постоянно подсказывал Феде. Иногда в их диалог вмешивалась Анна Витальевна. А Зинаида уже парила в ином пространстве. Она разговаривала с тем, кого полюбила всем своим юным и доверчивым сердцем. Если бы он был сейчас хотя бы чуточку ближе и к нему можно было прийти, она бы не раздумывая побежала через снежное поле, через лес… Она нашла бы его. Как уже нашла однажды. Нет-нет, только не заплакать… Анна Витальевна все видит, только из деликатности делает вид, что занята тетрадями. Да и дети переполошатся, кинутся к ней и начнут успокаивать. Особенно Прокоша. У него очень чуткая душа. Как у матери. Пелагея была такая же. Пелагея, сестрица… И новая волна нахлынула на нее. Но прежний образ она не вытеснила. Так и стояли они перед ее мысленным взором, сменяя друг друга, словно мерцающий вдали, в морозном недосягаемом пространстве, звезды: Саша и Пелагея.

«Сообщаю тебе о том, что у нас все хорошо. Живем лучше. Всего хватает. Дети сыты. Прокоша и Федя ходят в школу. Анна Витальевна за ними присматривает. Ей, как учительнице, выдают кое-какие продукты и бесплатные дрова. По твоему аттестату получаю исправно. В доме теперь тепло. Из остатков досок тятя сделал стол. Большой, на всю семью. Теперь мы сидим все за одним столом. Ребята учат уроки. Анна Витальевна готовится к занятиям. А я тебе пишу письмо. Тятя рад, что угодил нам, и теперь решил сделать и стулья. Десять стульев – на всю семью. Десятый – для тебя, Сашенька. Не забывай нас, как мы не забываем тебя.

Я все время думаю о тебе и жизни своей уже не представляю без тебя. Береги себя. У тебя дочь. Она тоже по тебе скучает. Я ей иногда показываю твою фотокарточку. Видел бы ты, какие радостные у нее становятся глаза!

Я работаю в колхозе на разных работах. За трудодни.

Иногда, в свободное время, повторяю школьную программу. Думаю, что эти знания мне еще пригодятся. Мне помогает Анна Витальевна. Хочется стать настоящим врачом. Люди в нашей местности очень нуждаются в медицинской помощи. Говорят, скоро снова начнут открывать сельские фельдшерско-акушерские пункты. Вначале в самых больших населенных пунктах, где есть сельсоветы. А ни фельдшеров, ни медсестер нет. Значит, будут посылать на учебу способных. Вот бы и мне выучиться на фельдшера! Я бы день и ночь учила все необходимое по этой профессии. Плохо, конечно, что нельзя учиться заочно.

Степанида Михайловна Ермаченкова сказала, что получила письмо от Иванка. Иванок пишет, что часто видится с тобой. Ни от сестры его, ни от других ребят, угнанных в прошлую зиму немцами и полицаями, никаких вестей нет.

В Прудки вернулись еще двое мужиков. Оба – инвалиды. Ты их не знаешь. Их уже не ждали, считались без вести пропавшими. Так что, возможно, вернутся домой и другие, кто числится как пропавший без вести. А таких в деревне много.

Не замерзаешь ли ты на фронте? Я свяжу тебе носки и рукавицы. Можно ли это тебе выслать? Напиши, как выслать тебе небольшую посылочку?

Написала много, а словно ничего и не сказала, что хотела сказать. Потому что душа осталась невысказанной. Когда вернешься, когда свидимся опять, я тебе расскажу все-все. Не знаю, почему я постеснялась тебе высказать свою душу в этот раз. И ты тоже не все мне рассказываешь. Знай, что к Пелагее я тебя нисколько не ревную. Знаю, ты думаешь о ней и тоскуешь. Я любила Пелагею, люблю ее детей, как если бы они были моими, а потому понимаю и твою любовь. Сестра была очень доброй, отзывчивой. На все и на всех хватало ей забот и ее чистой души. Как я скучаю по ней! Иногда сердце мое разрывается от одной только мысли, что она больше не придет к нам, не обнимет и не скажет: «Сестрица…» И только то, что где-то существуешь ты, родной Сашенька, дает силы преодолеть эту боль.

Ты написал, что побывал в своем родном селе и повидал маму и сестер. Это большая радость, что они живы и у них все хорошо. Весной, перед посевной, тятя собирается туда съездить. В Рославль, на станцию, прибудут вагоны с семенами для колхозов нашего района. Семена вывозить нужно самим. Поедет целый обоз. Уже сейчас Иван Лукич готовит телеги. Ремонтирует колеса и оси. К весне все должно быть готово. У нас в колхозе, ты знаешь, народ заботливый, запасливый, работящий. Может, и я за семенами с тятей поеду. Ты не против, если мы твоих родных проведаем? Ты написал, что рассказал им об Улите. Вот и правильно. Это же их внучка и племянница.

На этом заканчиваю. Ребята уже улеглись спать. Анна Витальевна тоже ушла спать. Я смотрю в окно, за которым ночь, и мне кажется, что ты стоишь за окном в саду и смотришь на меня. Ты никогда ко мне так не приходил. Зимой, по снегу, как приходил к Пелагее. Она мне все о тебе рассказала. И за твою любовь к ней, и за твое отношение к ее детям, я тебя, милый мой Сашенька, люблю еще сильнее. Приходи. Возвращайся. Я тебя всегда жду.

Твоя Зинаида Бороницына.

Декабрь 1943 года.

Деревня Прудки Андреенского сельсовета».

Неожиданно, чего раньше не случалось никогда, наползла слеза, и цель, словно почувствовав опасность, закрылась маскировочной сеткой. Иванок смахнул слезу и почувствовал, что она липкая. Тогда он понял, что это кровь. Значит, пулеметчик уже отреагировал на его выстрел. Когда перезаряжал винтовку, в лицо ударило снегом и каленой крошкой мерзлой земли. Очередь прошла совсем рядом. Сразу несколько пуль. Пулеметчик стрелял прицельно, кучно.

Вспышку первого выстрела Иванка конечно же засекли. Снайпер, как учил его Воронцов, больше одного раза с одной позиции не стреляет. Но тут другой случай. Да и он здесь, на нейтралке, вовсе не снайпер. Хотя и со снайперской винтовкой. Надежда была на то, что немцы, ошарашенные артналетом на основные огневые точки опорного пункта, не обратят внимания на его стрельбу. Обратили. Причем пулеметчик. Ответил мгновенно. Только поспешил. Очередь прошла мимо. Теперь – кто кого. Уничтожить пулеметный расчет и быстро уходить, колотилось в груди у Иванка. Его тоже не отпускал азарт охотника.

Один, два, три… Он надавил на спуск. Попал, сразу понял он. Пулемет умолк. Он еще раз посмотрел в прицел. Амбразура опустела. Пулемет торчал стволом вверх и парил, основательно перегретый. Иванок подхватил винтовку, на бегу перебросил ремень через голову. Капюшон сбивался на глаза, он рванул его на затылок, чтобы не мешал. Теперь все решали секунды.

Лейтенант стоял на коленях, упершись головой в бронещит, пробитый в нескольких местах, и торопливо бинтовал ногу. Кровь, как по тонкой снежной корке, расплывалась по свежей повязке. Задело основательно, сразу понял Иванок и крикнул:

– Кость цела?

– Не знаю. Боли не чувствую. Немеет все. – Голос лейтенанта становился вялым, тусклым.