Сергей Михеенков - Встречный бой штрафников

Проверка окончилась накануне католического Рождества. Немцы готовились к своему празднику. А после Рождества его отозвали в штаб группы армий. Потом направили в Берлин. Там он снова встретился с Зиминым. Теперь инициатором встречи был Радовский.

– А не махнуть ли нам в Париж, дружище! – однажды, проснувшись в мучительном похмелье, предложил Зимин. – Пока здесь относительно спокойно и партизаны не стреляют по окнам проходящих поездов. Гулять так гулять!

Зимин напропалую сорил деньгами. Но Радовский сразу расставил все на свои места и предупредил, что свои расходы он оплачивает сам. Зимин только усмехнулся. И в первый же вечер им в номер шофер притащил корзину с коньяком и закусками.

– Ты по-прежнему считаешь, что французские проститутки лучше, чем, к примеру, немки или польки?

– Считаю, – усмехнулся Зимин. В его усмешке чувствовалась уверенность знатока. Так рекомендуют непревзойденные вина, которым по сотне лет, и лошадей, которые не подведут.

– А я бы снова съездил в Смоленск, – нахмурился Радовский.

– Не забыл. Девочки там были очень даже хорошенькие. Что с ними теперь? – Зимин налил коньяка и выпил. – Я тебе не говорил, Сиверс пропал во время эвакуации из Смоленска.

– Сиверс? Ты думаешь, он попал к большевикам?

– Все может быть.

И вдруг Радовский спросил Зимина:

– Вадим, ты помнишь моего коня?

– Какого коня, Георгий?

– Буяна. Которого я бросил после боя у Ново-Алексеевской или у Ново-Алексеевки… – И Радовский растерянно посмотрел на Зимина. – Представляешь, я уже не помню, где и ради чего мы тогда умирали. Это что, возраст или что-то другое?

– Дружище, не задавай себе роковых вопросов. Да. А конь был хороший, – вздохнул Зимин и с размаху плеснул в стакан Радовского французского коньяка.

– Ты его помнишь?

– Да, помню. Ты оставил с ним свой клинок.

– Сломанный клинок.

– Неважно. – В голосе Зимина вдруг послышалась твердость.

– Я недавно видел его.

Зимин внимательно посмотрел в лицо друга и сочувственно качнул головой.

– Там, в лесу, под Могилевом. Когда переходил.

– Ты что, Георгий? Я опасаюсь тебе наливать еще, дружище. А мы только начали.

– Наливай. Но Буяна я видел. И он видел меня.

– Тебе нужен отдых. Хочешь, я об этом позабочусь? Поживешь месяц-полтора в каком-нибудь замке в горах. На полном пансионе. Под присмотром молоденьких ариек. А? – Зимин снова внимательно посмотрел на Радовского. – Послушай, Георгий, ты слишком всерьез все принимаешь.

– Ты что, не видишь, все летит к чертям! Большевики сейчас ведут перегруппировку. Они накопят сил и снова ударят. Они каждый раз наращивают силу удара. У них хорошие танки и самолеты, пушки и реактивные установки. У них пока еще плохая тактика, но хорошие солдаты и офицеры во взводах, ротах и батальонах. И тактике они постепенно тоже учатся. Москва, Сталинград, Орел и Курск. И каждый раз поражение немцев все сильнее и очевиднее. Масштабнее! Следующий удар будет катастрофой.

– Ну и что? – Зимин побледнел и выпрямил спину. – Это было ясно с самого начала. Помнишь, в Смоленске Штрикфельд с Сиверсом носились со своим меморандумом? Русская Освободительная Армия! Русская Освободительная Армия! И – что? Эти балтийцы, должно быть, думали, что их пустят дальше прихожей… Они даже нашли генерала на роль командующего Русской Освободительной Армией. И носятся теперь вокруг него, пытаясь преподнести Гитлеру фигуру Власова как лучшего исполнителя воли самого фюрера на Восточном фронте. Но немцы даже Власову, даже под присмотром немецких офицеров, никакой армии формировать не позволят. Ты лучше меня знаешь, чем закончилась смоленская идея. Нам, русским, на этом фронте, Георгий, больше батальона не дадут. Батальон! При немецкой дивизии. Во втором эшелоне! Вспомогательные функции и прочее… Тебе еще повезло, ты попал к людям вменяемым. В абвере меньше политики. На твоих курсантов не смотрят как на «остовцев» и «хиви». Хотя… Сколько батальонов для русского дела ты успел сформировать, дружище?

– Я тебя сейчас ударю, Вадим. Потому что два года назад ты говорил совершенно другое!

– Два года? Боже, сколько времени прошло! Давай, бей! Это не будет иметь для нас особых отрицательных последствий, даже если дело дойдет до полицейского разбирательства. А они слетятся на шум тут же. Начнут разбираться… Русские… А, эти недочеловеки способны на все… В худшем случае нас выселят из этой гостиницы. Куда-нибудь попроще, где живут их союзники, чехи, венгры, румыны. И при досмотре стащат из корзины пару бутылок самого лучшего коньяка.

– Ладно, Вадим, черт с тобой. Давай выпьем и говори свои скверные речи дальше. Я буду терпеть.

Они выпили.

– А к девочкам? – засмеялся Зимин.

– К девочкам пойдем завтра.

– Зачем завтра? Да и идти никуда не надо. Они придут сами. У меня есть парочка телефонов. Девочек сюда пускают. За определенную плату. Я узнавал. Как хорошо в Европе! За деньги можно все! Но старушку-Европу они сейчас разрушат до основания.

Наутро, мучаясь похмельем, Радовский услышал над собой голос Зимина. Открыл глаза. Тот стоял в не застегнутом мундире оберштурмфюрера СС и, мрачно глядя куда-то мимо Радовского, говорил ему:

– Помнишь, Сиверс говорил, что любая миссия не может быть эгоистичной. Он говорил это еще там, в Смоленске, два года назад. Тогда у Гитлера был в активе еще только один опыт поражения. Под Москвой! И какую положительную мораль вынес наш гений из этого урока? Он счел, что его генералы и фельдмаршалы недостаточно умны и сделал себя верховным главнокомандующим! Браво! Ну, а потом был Сталинград. Потому что он должен был случиться. А ты в это время формировал свои батальоны. Понимаешь, Георгий, невозможно сделать солдат из тех, кто не знает, за что они будут драться.

– И ты тоже этого не знаешь?

– И я тоже! – Зимин сделался вдруг еще прямее, и Радовский понял, что он еще не протрезвел. А может, уже опрокинул стопку-другую с утра. Проводил девушек и засел за стол, не желая тревожить спящего друга.

– Вот как?

– А ты знаешь? И ты не знаешь! Потому что именно ты мне рассказывал о зачистках партизанских районов и о том, что происходит во время этих людоедских мероприятий!

– Вадим, замолчи. У меня раскалывается голова.

– У тебя болит голова. После французского коньяка?

– Я от него отвык.

– Вам там выдают так называемый ликер. Бурду, получаемую в результате смешивания шнапса со спиртом невысокого качества. Даже солдаты проклинают это пойло. Ты всегда считал меня циником. Но это меня хотя бы спасает от риска сойти с ума. Попомни мое слово, нас очень скоро вышвырнут из России. А потом твои русские батальоны заставят драться где-нибудь на севере или юге Франции, в Италии или на Балканах. Против союзников Сталина! Но не против Красной Армии, о чем постоянно мечтаешь ты, Штрикфельд и кое-кто даже в высших кругах. Об этом мечтал и Андрик Сиверс. Русские батальоны будут воевать против англичан и американцев, против канадцев и австралийцев. И тогда уж нам с тобой, старина, бежать уже будет некуда. Весь мир будет против нас. Нам припомнят все. Еще бы! Русские – либо большевики, либо фашисты!