Антон Кротков - Последний вираж штрафбата

Комната свиданий представляла собой огромный зал, разделенный пополам двойными металлическими сетями от пола до потолка. Между решетками оставалось метра три с половиной «нейтральной полосы». По этому проходу постоянно курсировали две надзирательницы. Они бдительно следили, чтобы в разговорах не упоминались запрещенные темы, и были готовы пресечь любую попытку «контрабанды». Впрочем, с трудом верилось в возможность передать что-то с воли через двойной железный занавес — сетка была очень толстая, двухслойная с очень мелкими дырочками.

Из длинной уличной очереди в помещение для свиданий народ запускали большими партиями человек по шестьдесят. Получившие возможность увидеть своих родственников люди грудью бросались на металлическую сеть; вцепившись в ее ячейки побелевшими пальцами, они пытались докричаться до родного человека сквозь оглушительный шум голосов.

Стоило Борису заметить родное лицо на той стороне зала свиданий, он тоже стал орать, как все. Его поразило, с каким безучастным видом Ольга смотрит в его сторону, словно на чужого человека. За все двадцать минут она ни разу ему не улыбнулась, не попыталась что-то крикнуть в ответ или хотя бы взмахом руки передать свое настроение. Нефедов был в отчаянии. Когда время, отведенное для свидания очередной группы родственников, истекло и Борис вместе с толпой подавленно молчащих или, напротив, рыдающих товарищей по несчастью шел по длинному коридору на улицу, его неожиданно окликнула пышнотелая женщина с малиновыми погонами старшины госбезопасности на плечах.

— Вам разрешено индивидуальное свидание, — сухо сообщила она Нефедову, не пояснив, за что ему такая честь. Краем глаза обрадованный мужчина поймал завистливые взгляды тех, с кем он только что был на равных. Даже в несчастье жизнь делила людей на блатных и не очень.

По дороге надзирательница еще раз напомнила счастливцу правила общения с подследственными.

— В случае любого нарушения разговор сразу прекращается, — предупредила она.

На этот раз свидание проходило в кабинете какого-то местного сотрудника. Символической разделительной перегородкой Борису и Ольге служил стол отсутствующего сейчас на своем рабочем месте хозяина. Контролирующая разговор надзирательница, взяв со стола пепельницу и отворив форточку, присела с папироской на подоконник, словно подчеркивая своей позой нестандартный характер происходящего.

Наверное, зомби — человек, у которого черный маг Вуду выкрал душу, выглядит живее, чем женщина, сидевшая сейчас напротив Нефедова. Он никогда не видел жену в таком странном, заторможенном состоянии. С совершенно отрешенным видом Ольга слушала, что он ей говорит, и механически отвечала, не вкладывая в слова ни грамма эмоций. Вид медленно угасающего родного человека рвал Нефедову душу. Похоже, что физические и моральные тяжести заключения иссушили ее. На бескровном фарфоровом лице остались одни безжизненные стеклянные глаза куклы.

Неожиданно надзирательница вышла из кабинета, оставив дверь полуоткрытой. Она громко спрашивала у какого-то Феди, который, похоже, находился в противоположном конце коридора, завезли ли в буфет свежие сардельки.

Как только надзирательница вышла, Борис перегнулся через стол и взял жену за руку.

— Я не отступлюсь от тебя, слышишь! — заверил он Ольгу. — Обязательно вытащу отсюда…

Она скользнула по его лицу безразличным взглядом и уставилась в зарешеченное окно, сквозь которое был виден только кусок внешней тюремной стены и плывущие по небу облака. Потом поежилась как от сильного холода, хотя в кабинете было хорошо натоплено.

— Что тебе «шьют»? — еще более понизив голос, попытался выяснить Борис. — Быстрее расскажи мне все. Да посмотри же на меня! Это же я, твой Борис.

Их глаза вновь на секунду встретились, зрачки Ольги расширились, и она тут же скосила наполненные ужасом глаза в сторону двери. Борис перехватил взгляд жены. Из кабинета виден был только начищенный до блеска носок сапога грудастой старшины. Но даже этого частичного присутствия было достаточно, чтобы вселять ужас в сердце заключенной. Так вымуштрованная собака глядит на своего строгого хозяина, безмолвно спрашивая у него, можно ли принять кусочек сахара из чужих рук. Это затравленное существо в казенной тюремной робе было лишь жалкой тенью той Ольги, которую Борис знал прежде. Можно было представить, что ей пришлось пережить за последние несколько недель.

«Господи, что они с тобой сделали!» — глядя на жену, Нефедов сцепил зубы и до боли сжал руками собственные колени, чтобы немедленно не наброситься с тяжелым пресс-папье на первого же попавшегося ему человека в погонах ненавистного малинового цвета. Неожиданно словно кто-то невидимый подсказал Нефедову последнее средство вывести любимую из состояния эмоционального ступора.

— Я знаю, где наш Игорек, — ласково шепнул он Ольге. — С ним все в порядке. «Эти» (он кивнул на старшину) до него не добрались. Тебя я тоже не отдам им на растерзание.

Впервые за их встречу во взгляде женщины появилось что-то осмысленное. Словно пытаясь что-то вспомнить, она буквально впилась взглядом в лицо Бориса. Сотрясаемая беззвучными рыданиями, Ольга судорожно закивала, давая понять, что понимает его.

Борис одним махом перемахнул через барьер, обнял жену, прижал ее к своей груди и нежно заворковал:

— Ну что с тобой, родная… Успокойся… Все будет хорошо. Я никому тебя не дам в обиду. Скоро заберу тебя отсюда. Обещаю… Я заранее куплю тебе красивое летнее платье. Мы возьмем нашего мальчика и уедем далеко к теплому морю. Там не будет плохих людей. Мы будем жить вдали от всех, в маленькой рыбачьей лачуге. Нам там будет хорошо, очень хорошо втроем. Обещаю…

В кабинет, громко стуча сапогами, вбежала старшина.

— Свидание закончено! — с порога завопила она. Охранница попыталась вырвать Ольгу из объятий Нефедова, тогда он довольно грубо оттолкнул тетку. Между ними возникла потасовка. На помощь старшине подоспели еще две надзирательницы. Борис закрывал собой жену от тюремщиц, не позволяя им надеть на нее наручники. При этом он пытался объяснить им:

— Разве вы не видите, что она больна! Ее нужно отправить в больницу.

Но его слова натыкались на циничное равнодушие тюремщиц. Для них речь шла не о живом человеке, а о номере «85», что был пришит к робе данной заключенной. Впрочем, вызванные бабой-старшиной на подмогу надзирательницы не прочь были покуражиться над супругами. Целый день они изнывали от нестерпимой скуки на своих постах, не знали, куда себя деть. И вдруг случилось нечто необычное. Пока начальница сверлила симпатичного мужика злым взглядом, одна из ее подчиненных напустила на себя выражение деланного сострадания: