Сергей Дышев - До встречи в раю

— Чтобы никто не знал и не проговорился. А брату он доверяет как себе.

— Ладно. Мосты сожжены. Козлов, ты во втором танке — за командира. Начнем со штаба. Стрелять по моей команде. Осколочно-фугасным… — И про себя добавил: «Я вам устрою нейтралитет!»

Они выехали на шоссе, прогрохотали мимо сожженного гастронома, повернули на центральную улицу. Вид несущихся куда-то на огромной скорости танков внушал ужас случайным прохожим.

Лаврентьев включил переговорное устройство, проверил связь с Коростылевым:

— Как самочувствие? Хорошо? Восторг? Тогда гони прямо!

Потом он соединился с начальником разведки, приказал подготовиться к стрельбе.

— Я уже подготовился, — доложил Козлов.

За время затворничества Лаврентьев знал лишь одну дорогу — до Кизыл-Атрекского моста, а далее прямо и прямо, до самого второго караула, где даже в самую жару лежали, всегда холодные, груды и штабеля смертельного груза: сотни тысяч тонн боеприпасов. Только он один и Коростылев, как самый старожил, знали точное количество этой огромной, спящей, разрушительной силы, которой хватит, чтобы разнести до молекулярного состояния всю Долину, изменить течение реки, сделать из ойкумены сплошную серую пустыню с вкраплениями красного.

Лаврентьев сначала хотел идти на штаб Сабатин-Шаха, но понял, что лучше захватить его двоюродного брата по имени Рама. На перекрестке он приказал повернуть, чтобы выйти к дому не по северному шоссе, а по переулкам и полям.

Они подъехали к белому каменному забору. Лаврентьев развернул пушку назад и скомандовал Коростылеву «полный вперед». Танк выдавил железные ворота и кусок стены, по развалинам въехал во двор. Здесь был маленький оазис: росли деревья, цветы, в глубоком арыке журчала вода. В доли секунды Лаврентьев оценил это великолепие, снова развернул пушку, нацелив ее в окно, спрыгнул с брони и с автоматом наперевес ворвался в дом. За ним следом бросился Козлов. Где-то в потемках завыла женщина. Хозяин, тучный человек лет тридцати, держал автомат и бледнел на глазах. Командир отобрал у него оружие, коротко скомандовал:

— Выходи!

Рама подчинился, угрюмо попросив:

— Семью только не трогайте!

— Нам нужен ты, — сказал Лаврентьев. — Живо на танк!

Хозяина дома посадили на башню.

— А теперь говори, где майор Штукин? Иначе я разнесу твой дом в щепки.

Рама обильно вспотел, по мясистому лицу потекли капли.

— Козлов, заряжай! — скомандовал Лаврентьев мертвенным голосом, от которого даже у Коростылева пошли мурашки по телу.

Козлов равнодушно кивнул и пошел выполнять команду.

— Не надо, я все скажу, — вырвалось у Рамы. — Его держат в подвале общежития… Там сильная охрана. Вы все равно ничего не сможете сделать!

— Ты нам поможешь, — произнес Лаврентьев. Злая, разрушительная энергия переполняла его, вела, придавая каждому действию уверенность и точность. Воспрянул дух власти, борьбы и воли к победе.

Раме приказали сесть на башню, связали ему ноги. Лаврентьев спустился вниз. С торчащей наверху фигурой они и тронулись.

Серое здание, прыгающее в триплексах, — штаб. Окно третьего этажа — огонь! Вспышка, грохот, пыль. Так вколачивается истина и достигается справедливость.

Рама мешком свалился в башню — деморализованный и бледный.

— Не сдохнешь! — крикнул Лаврентьев, саданул его крепко в челюсть, показал наверх: — Вперед!

Путаясь в веревках, Рама полез обратно…

Козлов остановился позади и длинными очередями крошил стекла окон. Звон бьющегося стекла подавляет врага.

— Рама, — Лаврентьев дернул пленника за штанину, — сейчас ты будешь громко кричать, так, чтоб слышали все, особенно твой брат Сабатин-Шах. Повторяй вслед за мной… «Командир российского полка подполковник Лаврентьев требует немедленно вернуть заложника майора Штукина. В противном случае будет уничтожена моя семья, которая находится в танке…»

Пленник не заставил себя ждать, возопил сипло, с надрывом.

В ответ раздались выстрелы. Пленник пригнул голову. Лаврентьев тут же отреагировал:

— Козлов, а ну-ка засади по второму этажу осколочно-фугасным!

И, прежде чем тот выполнил приказание, дернул Раму за штанину. Пленник послушно юркнул вниз. Облако дыма и пыли на какое-то время закрыло вход.

— Вылазь! — скомандовал Лаврентьев. — Передай, что мы сейчас раздолбим все здание!

Рама стал выкрикивать слова ультиматума, причем голос его изменился, стал обреченным и визгливым, будто у него оборвались голосовые связки.

Вдруг в одном из окон первого этажа что-то блеснуло, грохнуло, и хвостатое пламя буквально ударило в триплексы. Граната задела башню и ушла в сторону. С запозданием в две секунды ответил Козлов. Снаряд попал в окно. Когда рассеялась пыль, появился человек. Он выглядывал из подъезда и отчаянно махал тряпкой. Оглушенный Рама сидел на дне танка и мотал головой. Из ушей у него текла кровь.

— Пусть Рама выходит, а ты получишь майора!

— Скажи им, пусть сначала выведут майора! — распорядился Лаврентьев.

Но пленник не реагировал, вращал выпученными глазами и нечленораздельно мычал. Тогда Козлов вылез на башню.

— Живо гоните майора!

Боевик с тряпкой скрылся. Прошли минуты…

— Они тянут время, — включив связь, сказал Лаврентьев. — Ждут подкрепления, чтобы атаковать с тыла. Я этих мерзавцев-недоучек знаю! Ну-ка всади еще парочку по третьему этажу!

Здание заволокло дымом, сквозь черные клубы проблескивали, вырывались, будто соперничая, ярко-красные языки пламени. «Наверное, сейчас там жарко», — подумал Лаврентьев.

— Веди наблюдение с тыла! — приказал он Козлову.

— Вас понял, командир! — отозвался капитан.

Из клубов дыма появился Штукин. Он шел, прихрамывая, по битому стеклу, пыли, осколкам камней, щурясь то ли от дыма, то ли от яркого солнца. Лаврентьев приоткрыл люк и крикнул:

— Беги во вторую машину!

Штукин заковылял с ускорением, командир успел разглядеть его опухшее лицо, разорванный рукав куртки… Майор неуклюже вскарабкался на броню, и, когда он исчез в люке, Лаврентьев скомандовал: «Вперед!» Теперь Козлов шел впереди, а Лаврентьев в пятидесяти метрах позади. Когда отъехали на значительное расстояние от штаба, командир приказал притормозить, разрезал ножом путы и отпустил пленника восвояси. Штаб полыхал, о размерах потерь и ущербе можно было догадываться. «Вот вам урок, — злорадно подумал Лаврентьев, — в лучших американских традициях. Только в русском исполнении…»

Только он успел подумать об этом, как впереди, на другой стороне моста, увидел два танка. Чьими они были, он не разглядел.

— Командир, впереди танки! — вышел на связь Козлов.

— Вижу! К бою!

Но их опередили. В ничтожно короткие мгновения Лаврентьев физически ощутил, как ему в лицо уперлось жерло танковой пушки. Он понял, что опаздывает, катастрофически и непоправимо, что доли секунды потеряны, что стабилизатор не успевает за руками, что не хватает… Короткая вспышка, танк противника скрылся в пыли, а машина Козлова брызнула снопом искр. И тут Лаврентьев нажал спуск, выстрелив в облако пыли, вслепую. И уже по слабым очертаниям танка, чутьем понял, что попал… Прошли неуловимые секунды, какой-то миг, бронированная машина вздрогнула, сдетонировала боеукладка, страшной силы взрыв вырвал башню, подбросил ее на несколько метров, будто крышку от бутылки. Башня вонзилась в асфальт и так и замерла ребром, оттопырив мертвый ствол. Из танка Козлова раздался ответный выстрел, но ушел куда-то в сторону… Лаврентьев увидел, что танк горит. «Выходи, бросай машину!» — закричал он, надеясь, что Козлов услышит. Ему захотелось броситься на помощь, хотя он прекрасно сознавал абсурдность этого шага: расстреляют из второго танка, который дал задний ход, съехал с пригорка и затаился. Внезапно он услышал радиопереговоры и подумал, что на связь вышел начальник разведки. Но это был не он. Несмотря на треск и шорохи в эфире, Лаврентьев узнал голос Моносмирова: «Нас обстреляли неизвестные танки. Один подорван!» Лаврентьев чертыхнулся, заскрежетал зубами: