Владимир Бешанов - Ленинградская бойня. Страшная правда о Блокаде

От дивизии нашей давно остался один номер, повара, старшины, да мы, около пушки. Скоро и наш черед. Каша опять с осколками: когда подносчик пищи ползет, термос на его спине пробивает… Гимнастерка и штаны стали как из толстого картона: заскорузли от крови и грязи. На коленях и локтях — дыры до голого тела, проползал. Каску бросил, их тут мало кто носит, но зато много валяется повсюду. Этот предмет солдатского туалета используется совсем не по назначению. В каску обычно гадим, затем выбрасываем ее за бруствер траншеи, а взрывная волна швыряет все обратно, нам на головы… Покойник нестерпимо воняет. Их много здесь кругом, старых и новых. Одни высохли до черноты, головы, как у мумий, со сверкающими зубами. Другие распухли, словно готовы лопнуть. Некоторые неопытные солдаты рыли себе укрытия в песчаных стенках траншеи, и земля, обвалившись от близкого взрыва, придавила их. Так они и лежат, свернувшись калачиком, будто спят под толстым слоем песка. Картина, напоминающая могилу в разрезе. В траншее тут и там торчат части втоптанных в глину тел; где спина, где сплющенное лицо, где кисть руки, коричневые, под цвет земли. Ходим прямо по ним.

20 августа.

Около недели не смыкал глаз, да и не хочется. Последние дни — стрельба из пушки по площадям и по вспышкам, то есть в белый свет, ползание из конца в конец по передовой под обстрелом и кровь, кровь, кровь. Народа осталось совсем мало. Вечером приказ: выдвинуть пушку на острие прорыва для поддержки пехоты. Настало наше время! Приказ надо выполнять! Ха! Там, где даже ночью опасно идти согнувшись, столпились мы кучей и во весь рост. Нас двадцать один — так много, потому что пушку надо нести на руках, настолько избита и вздыблена земля. До немцев меньше ста метров, я думаю, что они различают звездочки на наших пилотках. Но почему они молчат?.. Ни одного выстрела, словно немцы удивлены нашей до дикости глупой безрассудностью и с интересом ждут, что будет дальше… Неожиданно сзади хлопок, толчок в спину поднимает меня в воздух! Лечу и сотую долю секунды думаю: «Конец!»…

22 августа.

Очнулся в яме около другой пушки нашей батареи. Сюда меня притащили вчера. Оказывается, мы наехали на противотанковый фугас и взорвались. Из двадцати одного человека остались двое: я и один легко раненный. Семнадцать человек не нашли. Лишь случайно, метров за сорок от взрыва, обнаружилась нога с куском живота. Она упала на землянку командира пехотного батальона…»

Вопрос: кто кого в данной ситуации «перемалывал»? Противнику, как видим, снарядов хватало, он их израсходовал в восемь раз меньше, чем советские артиллеристы. Потому как немцы стреляли не в площадь, а в цель, не подавляли, а уничтожали, и никогда не занимались такой глупостью, как подсчет плотности артиллерийских стволов на километр фронта.

На заключительном этапе Линдеман из района Киришей перебросил на грузовиках 61-ю пехотную дивизию, которая приняла полосу обороны 126-й дивизии у Поселка № 6. По всему периметру «бутылочного горла» немцы прочно удерживали все позиции.

В боях за Синявинские высоты особую славу заслужил 561-й батальон особого назначения — штрафной. Командир батальона Рихард Метцгер стал кавалером Рыцарского креста. В вермахте за уголовные и военные преступления тоже практиковалось «искупление вины кровью», с той лишь разницей, что не отделяли офицеров от солдат. Как сообщают немецкие авторы, через «пятисотые» батальоны прошло более 80 тысяч человек.

В результате ожесточенных боев ударные группировки 67-й и 8-й армий в течение месяца лишь незначительно вклинились в оборону противника. Напряженность в ведении боевых действий стала ослабевать.

22 августа Сталин приказал дальнейшее наступление прекратить.

«Русское командование, — утверждает Польман, — не сумело согласовать друг с другом свои наступательные операции на севере и на востоке таким образом, чтобы поставить немецкое командование в очень затруднительное положение. Впрочем, ожидать, что в третьем сражении на одном и том же поле боя появятся новые неожиданные идеи по части руководства боевыми действиями, не приходилось».

Анализ бывшего полковника вермахта совпадает с выводами командующего Ленинградским фронтом. Правда, генерал Говоров вину за неудачу сваливал на генерала Мерецкова:

«Основной и главной причиной, определившей особый характер операции, явилась способность противника к непрерывному восстановлению обороны путем последовательной смены по мере уничтожения дивизий одного обороняющегося эшелона дивизиями второго, затем третьего эшелона и т. д… Способность противника к непрерывному восстановлению обороны на синявинском направлении обусловлена неоправдавшимся расчетом на взаимодействие с соседним Волховским фронтом. Действия Волховского фронта не привлекли на себя оперативных резервов противника, что и позволило противнику часть сил снять с Волховского фронта и направить на Ленинградский фронт… По плану операции предполагалось, что резервы противника будут рассредоточены между обоими фронтами. На самом деле все семь пд оказались перед Ленинградским фронтом». Ну, что тут скажешь. Кюхлер и Линдеман сражались без всякого плана, используя любую возможность для достижения победы, а нашим кто мешал?

Впрочем, кто говорит о неудаче.

Мерецков, к примеру, с гордостью сообщает, что «сковал» неизвестно откуда взявшиеся 68 дивизий и 6 бригад противника и «перемолол» части 21 дивизии.

При этом советские потери составили около 80 тысяч человек убитыми и ранеными, противника — около 20 тысяч. Наши командующие теряли по 2660 солдат в сутки, Линдеман — 670. Уложив четверых своих бойцов, убивали-таки одного немца. Значит, главная задача, поставленная Сталиным, выполнена: «Соединения 18-й армии вследствие больших потерь уже не могли угрожать Ленинграду. Гитлеровское командование больше не помышляло ни о восстановлении блокады, ни тем более о штурме города». А иванов бабы еще нарожают. Тревогу в Москве вызвал лишь фантастический расход боеприпасов. Начальник артиллерии Красной Армии генерал H.H. Воронов даже направил на Волховский фронт своего представителя разобраться, в чем дело. Но в ходе расследования стало известно, что товарищ Сталин положительно оценил результаты операции, и расследование было прекращено. В директиве № 30175 Верховный отметил, что «войска этих двух фронтов привлекли на себя значительные оперативные резервы противника, нанесли его войскам тяжелые поражения и тем самым выполнили часть возложенной на эти фронты задачи».

Про «часть» — станцию Мга — как-то забылось. Ее советские войска освободили лишь 21 января 1944 года. Несмотря на «достижения», Мгинскую операцию 1943 года наши генералы вспоминают неохотно, а иногда и вовсе делают вид, что ее не было. К примеру, генерал Борщев, командовавший дивизией, написал: «Летом 1943 года мы вели тяжелые оборонительные бои (?) у Синявинских высот».