Владимир Бешанов - Ленинградская бойня. Страшная правда о Блокаде

Да, опыт действительно бесценный. Только никому он оказался не нужен, как и знания военачальников. Выводы из этих «опытов» стесняются сделать и сегодня.

«Кто под Дубровкой смерть миновал, тот во второй раз рожден» — вот и весь солдатский опыт. А вот, наконец, и солдатское мнение, которым в советские времена не интересовались никакие воениздаты (и сегодня не слишком интересуются, если оно не совпадает с генеральским): «Если бы немцы заполнили наши штабы шпионами, а войска диверсантами, если бы было массовое предательство и враги разработали бы детальный план развала нашей армии, они не достигли бы того эффекта, который был результатом идиотизма, тупости, безответственности начальства и беспомощной покорности солдат… На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в еще более открытой, омерзительной форме… Гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществом люди. Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат».

Южнее продолжались «опыты» над шестью дивизиями 55-й армии (43, 85, 90, 70, 125, 268-й), пытавшимися при поддержке 123-й танковой бригады КВ и двух танковых батальонов овладеть Усть-Тосно и клятым рвом. Здесь наблюдалась идентичная картина: героизм без снарядов, требовательность вместо разведки, трибунал взамен грамотной подготовки и организации взаимодействия.

Вдоль Кировской железной дороги на Усть-Тосно наступала 85-я стрелковая дивизия генерал-майора Любовцева. «Наступление, если на него смотреть со стороны, было впечатляющим и, пожалуй, устрашающим, — вспоминает бывший командир 103-го стрелкового полка СМ. Бардин. — Через наши головы с воем и свистом летели снаряды и там, за р. Тосной, в стане врага с грохотом рвались, поднимая вверх куски мерзлой земли, перемешанной со снегом. Передний край немцев окутался сплошным облаком густого дыма. Все это хорошо нам было видно, еще больше будоражило. Мы ускорили шаг.

В эти минуты никто из нас ни о чем не думал, кроме предстоящего боя. Одно было на уме: выиграть его! С каждым пройденным метром возрастал азарт, ведь враг молчал. Значит, был ошеломлен, прижат артиллерийским огнем к земле. Наверняка были и прямые попадания в расположение фашистов.

Я с надеждой смотрел на своих бойцов. Почти трехтысячная масса вооруженных людей, верилось мне, могла сокрушить на своем пути все, выйти на заветный противоположный берег реки и вторгнуться в расположение противника. И кое-кто уже пересек ледовый рубеж, стал метать фанаты. «Заговорил», устроившись за бугорком на берегу, и один из наших пулеметов. Но в это самое время артиллерийская подготовка закончилась и стало тихо. Тишина пугала. Показалось, она оголила нас. Я обернулся, посмотрел на ряды наступающих и ужаснулся: основная масса бойцов все еще находилась на середине пути. И в это время на ряды наступающих полетели вражеские крупнокалиберные снаряды. Фашисты, как выяснилось потом, открыли массированный артиллерийский огонь с правого фланга. Стреляли с ожесточением, одновременно из нескольких батарей. Гибельным для нас оказалось то, что им никто не мешал: ни наша артиллерия, ни авиация. Налет вражеской артиллерии произошел так неожиданно, что мы растерялись. Вмиг была нарушена стройность движения. Под огнем противника начали гибнуть уже поверившие в свою победу командиры и бойцы.

Вражескими снарядами были накрыты почти все девять рот. Местность заволокло дымом. Над болотом стоял оглушительный грохот. Крики командиров и вопли раненых были едва слышны.

Я с оцепенением смотрел на расстреливаемые ряды рот, на взлетавшие вместе с землей тела убитых, на корчившихся от боли раненых. Меня охватил озноб. Атака в мгновение захлебнулась. Полк на глазах стал таять… Пришла мысль связаться с артполком и попросить их подавить батареи противника. Но мне ответили, что еще не подвезены снаряды, а те, что были, израсходованы во время артиллерийской подготовки».

Зато набрались боевого опыта, выросли и окрепли кадры.

«Узнав о трагическом наступлении в соседней дивизии, — пишет полковник В.К. Зиновьев, — я в беседе с подполковником Сенкевичем неодобрительно отозвался о подготовке и осуществлении таких малоэффективных операций. Ян Петрович посмотрел на меня прищуренными глазами и ничего не ответил. Вскоре после разговора с подполковником Сенкевичем меня вызвал генерал Богайчук. Поздоровавшись, он без всяких обиняков спросил:

— Вы утверждаете, товарищ Зиновьев, что неправильно планируются и осуществляются операции по использованию ударных частей?

Я понял, что мое мнение по этому вопросу генералу доложил начштаба. Будучи уверенным в своей правоте, ответил:

— Очень неправильно, товарищ генерал. Вот бы собрать все ударные части в один кулак! И Красный Бор не устоял бы…

Генерал заинтересованно посмотрел мне в глаза, а потом сказал:

— Вот взгляните, товарищ Зиновьев, на мою карту. Может быть, таким образом надо было бы использовать наши силы? Не находите ли вы такой кулак на моей карте?

Я был потрясен. На карте генерала было отражено мое решение…

— Точно так и я думаю, — пролепетал.

— Вот так, товарищ Зиновьев! Мы с вами окончили одну и ту же академию. Вот наши решения и совпали. Но нашего с вами мнения никто не спрашивает. И это диктует очень сложная обстановка. Все стремятся побыстрее избавиться от блокады и голода. Об академических решениях мало кто думает. Это, конечно, трагедия. Но в этой трагедии есть и положительное. Мы не даем фашистам покоя. Ни на шаг не отступили, а наоборот, стараемся у них отвоевать…

После этой беседы с генералом я стал относиться к нему с еще большим уважением. Он стал спрашивать иногда, глядя на меня: «А как бы вы решили в академии?»

Если быть точным, то это немцы — 122-я и 121-я пехотные дивизии, являясь обороняющейся стороной, не отступили ни на шаг.

Боевые действия велись круглосуточно. В 55-й армии тоже подбирали смельчаков для подвигов. Каждую ночь на передовую выходили так называемые блокировочные группы из 10–12 человек. Вооруженные фанатами и автоматами, они были призваны разрушать вражеские доты, которые была неспособна нейтрализовать советская артиллерия. Из блокировщиков мало кто оставался в живых.

А наутро на немецкие пулеметы снова шла в атаку пехота с ружьями наперевес. Танки, прибывавшие с Кировского завода, вязли в трясине, не доходя до переднего края, а если доходили — не могли преодолеть противотанковый ров, подбивались, и новой заботой становилась эвакуация бронированных машин в тыл, иначе противник превращал их в новые огневые точки.