Алескендер Рамазанов - Война затишья не любит

У одного из офицеров-разведчиков сегодня день рождения. Подарки: магнитофонная кассета с голосами друзей, пачка сигарет с дарственной надписью, банка кофе… Шипадские сварили уху из маринки. К вечеру растянули на земле брезент, спальные мешки заменили курпачи. Сели. Моджахеды тоже пришли поздравить именинника. Хорошо отметили, но легли спать пораньше – утром в путь. Саперы предупредили, что дорогу продолжает размывать…

07. 07., четверг .

Еще один завал на пути, – снова взрывы, перебрасывание камней под палящим солнцем. Спасибо местным властям – пригнали трактор, а то бы еще пришлось стоять двое суток.

Калай-Хумб, «столицу» моджахедов, проходим без остановки. Теперь люди Саламшо на постах не маскируются: они выходят с оружием на обочины, поднимаются в полный рост, кое-кто машет на прощание. Был дан и «салют»: с одного из постов влепили гранату в промежуток между головной машиной и звуковещательной станцией.

К вечеру выползаем на перевал. Таджикский пост опускает перед нами шлагбаум. Какой-то закопченный тип бежит с горы, стреляя в воздух. Выяснилось, что таким образом нас останавливают с целью досмотра. Обстановка накаляется. Слава богу, с Лангаром, где находится их вышестоящий штаб, есть связь и дело удается уладить миром. Досматривать (вырвана страница)…пулеметчика.

Лангар. Таджики решили проверить машины с беженцами ночью. Танками дорогу перекрыли и пушки уперли нам в лоб. Наши условия – проверка только утром и в присутствии представителя миротворческих сил.

08. 07., пятница .

В четыре утра один за другим – два взрыва. Во дворе таджикского батальона загорелся корпус старой БМП-1. Моджахеды? Кто-то уверял, что это реактивные снаряды, другие настаивали, что моджахеды ударили из минометов. Но разбираться некогда…» (запись обрывается).

Тропа, вырубленная в скале, оборвалась. За выступом – почерневший от времени подвесной мостик. Внизу бесновался в каменном ложе ледяной Гунт. По краешку – песок ослепительно-белый. Но ступи в воду, сделай шаг-другой – река вцепится, изорвет и выбросит кости в мутный Пяндж.

За городом, у старой ГЭС, левый берег – скала до неба. На правом, где расположилось на отдых боевое охранение колонны, – заброшенный фруктовый сад. Хрустальные роднички, яблони, курага, сливы, изумрудная горная зелень…

Вот в этом «Эдеме» и появился весьма колоритный субъект. Смоляные космы до плеч, борода иконописная, черные, глубокие глаза, румянец на смуглых впалых щеках. Ну прямо Иоанн Креститель. Только вот вместо одежды из верблюжьего волоса и кожаного пояса на чреслах – старые армейские шаровары и ветхая фланелевая рубашка. За спиной, на перевязи, резной остроконечный посох. Завидев Астманова, дервиш отступил, провел руками по лицу. Вроде как в приветствии, но Белов понял так, что тип этот очертил границу. Странным показалось и дальнейшее поведение Астманова. Он отошел, закурил и предоставил Белову дальнейшее исследование объекта.

На крепкой, жилистой шее монаха светился серебрянный кругляш. Сергей после традиционных приветствий спросил на шугнанском диалекте про амулет. Абориген выдержал паузу и на русском ответил:

– Хотите посмотреть? – Протянул Сергею кругляшок, не снимая с шеи черного шнурка.

На серебристом металле хорошо просматривался профиль бородатого старца в остроконечной шапке. На обороте – символический знак солнца, каким его изображали древние астрологи – с широкими изгибающимися лучами – протуберанцами.

– Вот те раз! – Белов озадаченно посмотрел на Астманова. – Это же зороастриец. Огнепоклонник.

Сергей покраснел, как это у него бывало в минуты особого волнения, и вновь заговорил с новым знакомцем, на этот раз на фарси. Говорили они минут пять, после чего Белов как-то растерянно сказал:

– Он, похоже, настоящий. Говорит, что здесь облик учителя. Просит в воду не плевать, не кидать мусор. Там, ниже по течению, пир живет, его наставник.

– Да говори ты с ним на русском. Он, может, и забыл, как тебя зовут, но если рядом Сеид-ака, иди спроси, могу ли я увидеть его вместе со своим другом? Ты все слышал? Иди. У нас немного времени. – Астманов явно нервничал.

– Вы его знали, шеф? – осторожно спросил Белов, понимая, что встреча была неслучайна.

– Привыкай. Здесь все друг друга знают. Шамбала – рядом, – рассеянно ответил Астманов.

Горы, еще фиолетовые у подножий, ослепительно сияющие в вышине, цепями уходили на юго-восток, к Тибету. Все было рядом: Афганистан, Китай, Индия, небо.

Бойцы расположились позагорать на песчаном пятачке у заброшенного машинного зала, изредка на секунду-другую окунались в обжигающую воду, там, где течение замедлялось большими кварцитовыми валунами. Предприимчивый лейтенант Талихов организовал «артель» по добыче золотого песка. С помощью промасленных шерстяных тряпок, пинцета и лупы он с двумя солдатами промывал белый песок и всерьез утверждал, что тускло-желтые чешуйки и есть самородное золото.

– Пир ждет вас. – Разморенные солнцем Астманов и Белов не заметили, как подошел дервиш. К его экипировке прибавились повязка, стягивающая волосы, и моток афганской шерстяной веревки.

Оружие Астманов приказал оставить, но потом, поколебавшись, заткнул за ремень «макаров». Белов последовал его примеру: мало ли что, хоть застрелиться! Противогазную сумку, набитую сигаретами и чаем, он протянул дервишу:

– Бакшиш. А пир судьбу предсказывает?

– О судьбе не всем надо знать. Так он говорит.

Тропа круто уходила вверх, в расселину. Дервиш жестом попросил подождать, скрылся в каменной щели, а минут через пять к ним скатился камень с привязанной веревкой. Она оказалась очень кстати: базальт под ногами был покрыт багровой слизью водорослей. По дну расщелины Астманов и Белов пробирались минут десять и, наконец, увидели в просвете лохматую голову проводника. Вырвавшись из каменных тисков, увидели, что стоят на краю крохотной поляны, охваченной по кругу скалами. Пахло горьким дымком, у входа в каменную хибарку прямо на углях стоял закопченный медный чайник.

– Прямо Аламут какой-то, – пошутил Белов, припомнив легенды о Старце горы.

– Не Аламут, – негромко, но очень отчетливо сказал дервиш, и Белов смутился – шутка была неудачной. Средневековый Аламут был крепостью наемных убийц.

В хижине кто-то задвигался. На пороге появился сухой седоволосый старик. Голубая рубаха до колен, остроносые галоши на босу ногу. Астманов, прижав руки к груди, поклонился. Белов последовал его примеру.

– И вам мир, молодые люди! Али-Исмаил, сынок, чаем угостишь нас?

Пока Исмаил ополаскивал чайник для заварки, протирал пиалы, Белов во все глаза разглядывал пира. Первое, что приходило на ум, – по внешнему виду он мог сойти и за жителя Рязани и за породистого араба. Серо-голубые глаза, прямой нос, правильный овал лица. Руки крепкие, смуглые. На левом безымянном пальце серебряное кольцо – голова совы с двумя точками бирюзы. Точно такое Белов видел у человека, долгое время «путешествовавшего» по Центральной Африке.