Алескендер Рамазанов - Война затишья не любит

После убийства Бачина Астманов флейту в руки почти не брал. Так, разве по великой тоске или с похмелья сурового. А сон продолжал преследовать его регулярно. Крюков уже бледнел, когда Астманов с утра заявлялся к нему в кабинет с очередной «мистикой». Но приказы об усилении бдительности в гарнизоны отдавал. Наверное, помогало. Потом Крюкова перевели во внутренний округ, а с новым начальником штаба, человеком напряженным и суровым, доверительные отношения не сложились. К тому же Астманов уж год как был уволен в запас и состоял при дивизии в качестве корреспондента «Красной Звезды».

В апреле 1998-го флейта «сыграла» в последний раз. На очень печальной ноте. Командовал тогда 201-й Гатчинской генерал-майор Валентин Орлов. Дивизия готовилась к крупномасштабным, можно сказать международным (совместно с таджикской армией), учениям у границы с Афганистаном. Замысел был набивший оскомину: дескать, прорывается в Таджикистан из Афгана большая банда террористов и пытается развязать гражданскую войну. А останавливают ее всеми силами и средствами… Такие учения обычно широко освещаются в прессе, потому Астманов зачастил к Орлову за информацией.

Здесь нужно особо оговорить, что все последующие события происходили на Страстной неделе. Пасха в том памятном 98-м году была ранней. В субботу перед Страстной (известно, что за праздник!) Астманов зашел к Орлову за предварительным сообщением для прессы.

У Орлова в предбаннике – столпотворение. Слава Занозин, адъютант, старый кадр, вместе прибыли в Таджикистан еще в августе 1993-го, подмигнул: мол, вклинимся. Прислонившись к стенке в коридоре, Астманов ждал сигнала. И тут, ну, на несколько секунд потерял сознание, заснул, что ли? И увидел: в руке – флейта. Он не играет, хотя мелодию эту чертову слышит. И смотрит на дымящийся серебристый, развороченный взрывом металл. И точно знает, что это – металл, выбеленный, как лемех о землю. И все.

Стало Астманову нехорошо. Комдиву сны пересказывать? Занозину жестом показал, что зайдет попозже, и нырнул в противоположную дверь, к разведчикам.

Начальником разведки был в то время подполковник, он еще во времена Крюкова историю с флейтой знал и добродушно над пророчеством Астманова издевался, правда, не при начальнике штаба. Атеист, а значит, не вполне военный человек. Так оно и вышло. Молодым ушел, «уволился в коммерцию».

– Ну вот, сейчас командиру доложите, он и так накрученный ходит. И к чему мне вашу информацию пристегнуть? – с досадой спросил начальник разведки.

И то ведь правда. «По дневному сновидению «отставной козы барабанщика» следует ожидать нам потерь безвозвратных» – вот это рапорт!

К Орлову Астманов в тот день не пошел, а завернул в полковую церковь, к иеромонаху о. Алексею. Батюшка его облобызал троекратно, выслушал и сказал, что бряцать оружием на Страстной, конечно, не стоит, но его воли над командованием нет, поскольку в миру он командир полевой водонасосной станции – сержант контрактной службы Алексей Буланушкин. Кстати, о наваждении с флейтой батюшка знал и снов Астманова не одобрял.

Во вторник на Страстной неделе перед вышкой командования врезался в землю штурмовик «МиГ»-спарка из полка штурмовой авиации. День ясный, как стекло, солнце сияет, ни ветерка… Летчики погибли мгновенно.

Начальник разведки, увидев Астманова, сказал:

– Вот он, ваш серебристый металл… Накаркали.

Нет, не тот металл. Быть другой беде. Тот металл «по земле ходил»! И Астманов шагнул в кабинет командира дивизии. Изложил все. И просил только одного: отложить всю «войну» до окончания Страстной недели, тем более что генеральная репетиция была назначена на пятницу – день Крестной муки Спасителя.

Орлов, явно подавленный гибелью экипажа «спарки», а трагедия произошла у него на глазах, обреченно сказал:

– Ну как я доложу о ваших предсказаниях? Мы усилили меры безопасности. Да и сроки учения установлены Москвой. В воскресенье основной этап. Да вы знаете…

– Валентин Леонидович, Страстная пятница – особый день, поверьте.

– Верю. Разделяю вашу тревогу. Спасибо, но…

В пятницу утром, во время генеральной репетиции «борьбы с международными террористами», снаряд РСЗО «Ураган» сошел с траектории и врезался в борт бронетранспортера ротной колонны. Когда на помощь бросились экипажи соседних машин, начали рваться кассеты боевой части ракеты, набитые стальными иглами (поражающими элементами). 14 апреля 1998 года погибли: сержант Шишватов Э. Е., сержант Шефер В. В., рядовой Сафин Д. А., младший сержант Коломиец О. В., младший сержант Глазунов С. Ю., сержант Велеляев К. А.

Антитеррористическое учение в субботу прошло успешно. Без потерь. А в Светлое Воскресение Господне дивизия вынесла из гарнизонного Дома офицеров шесть гробов. Лица у покойников были белее снега. Все они умерли от потери крови. Долго к месту происшествия шел вертолет – из Душанбе. Еще с десяток бойцов получили ранения.

После Воскресения Господня 1998 года Астманов никогда более не видел этого странного и страшного в своей простоте сна: он играет на флейте на берегу широкой мутной реки – Пянджа. «Фа», «ми», «соль», «фа»… Да, бесполезно…

Хозяин рыбацкого домика затеял большую приборку. Развесил на штакетнике паласы, на веревках вздулись парусами занавески и простыни. Издали понятно: на месте человек. А вот что делает во дворе – не разглядеть.

Под навесом, в чугунной печке, гудело пламя: изгибались в последних муках блокноты, гармошки карт, пузырились фотографии. Рукописи надо сжигать под присмотром: они плохо горят. Компакт-диски, оптику, ножи, медали и памятные значки с девизом «Величие Родины…» приняла шахта в лодочном сарае. Там тоже будет огонь, но посерьезней.

Теперь два звонка.

– Татьяна? Привет, голубушка… Отъездился… Устал. Ты вот что сделай. Забери завтра с утра в абонентском ящике почту, а потом кати ко мне. Про жизнь московскую расскажу… Нет, завтра… Уборку затеял… Дай порядок наведу, отлежусь… Не буду, стирай, на здоровье… Целую.

«Яша… Нет, Пушкин! Не тяни время, не определишь. Сам скажу. Дома я… Пока ты не скажешь, согласен тот «мен» с камнем на честную сделку или нет… Я тебя услышал. Теперь помолчи, говорю по делу: я готов доставить свою часть в условленное место. Пусть он тоже доставит свою. Туда же… Где? В Караганде!… Только после того, как буду на месте… Сам, не сам! По мне хоть ты, хоть твоя тетя. Вот там проверим: у кого в руках проснется крестик, тот и хозяин… Себе заберешь, на память, если пустышка… Гарантии? С его баблом – полк охраны можно выставить… Номер этот… Мне тоже интересно. До связи».

Мобильник – в шахту, реле на «шесть часов вечера после войны». Прощай, Черный камень… Вот так – откуда все начиналось, там и начало конца. Только был раньше Красноводск, а теперь Туркменбаши… Надо же было русскому форту дорасти до «баши» всех туркмен!